Эволюция, движение, деятельность

Эта непоследовательность в анализе – введение нового, субъективно-психологического критерия – определяется исторически: она отражает собой столкновение двух подходов, двух путей в зоопсихологии – пути «снизу», пути бихевиоризма, и пути «сверху» – от общепсихологических проблем, по которому шло исследование Кёлера, послужившее главным основанием для окончательного выделения ступени интеллекта.

Старые антропоморфические толкования по самой своей сущности исключали возможность плодотворного сравнительного анализа психики животного и человека; наделяя человеческими чертами психику животных, они тем самым закрывали перед собой возможность исследования развития, сводя его к количественным изменениям и несущественным для понимания природы человеческой психики трансформациям. Поэтому бихевиористические воззрения в зоопсихологии явились большим шагом вперед; они принесли за собой традицию строго научного исследования. Им, однако, недоставало подлинно психологического понимания, подлинно психологической апперцепции фактов, для них был закрыт путь нисхождения вниз от человека, без которого невозможен и процесс восхождения от психической деятельности животных к психике человека. До последнего времени все попытки бихевиористов перейти к человеку ограничивались простым толкованием психологических фактов на основе чисто гипотетического допущения принципиальной сводимости психических процессов к основным физиологическим механизмам поведения высших животных, что приводило наиболее последовательных из них к совершенно парадоксальным с точки зрения психологии выводам. Даже у наиболее серьезных авторов проблемы психологии человека были совершенно безнадежно поставленными; достаточно, например, вспомнить о классификации Уотсона, согласно которой процессы мышления попадают в ту же рубрику, относятся к тому же классу явлений, что и условные слюнные рефлексы [158] .

В противоположность обоим этим направлениям совершенно новые перспективы генетического психологического исследования открыли работы В. Кёлера [159] и последовавших за ним авторов.

Нередко главную заслугу В. Кёлера в исследовании интеллекта человекоподобных обезьян видят в том, что он впервые научно показал наличие у этих животных таких форм поведения, которые не могут быть непосредственно сведены к действию примитивных физиологических механизмов – образованию условных рефлексов или навыков. Действительно, попытки интерпретации фактов, полученных Кёлером, с точки зрения «навыковой» теории представляются весьма сомнительными; обычно такие интерпретации удаются только ценой явных погрешностей против самой той теории, с точки зрения которой дается объяснение. Впрочем, та утомительная и часто плоская полемика, которая до сравнительно недавнего еще времени велась с этой стороны вокруг исследований Кёлера, в сущности, уже утратила свое значение, с одной стороны, под влиянием тех сдвигов, которые мы можем констатировать в позициях бихевиоризма, а с другой стороны, – под влиянием все возрастающего потока зоопсихологических данных, значительно подкрепивших первоначально добытые Кёлером экспериментальные факты. <…>

Эти факты, и, прежде всего, факты, установленные самим В. Кёлером, были добыты с целью выделить интеллектуальные процессы в возможно более чистом виде, тщательно изолировав их от процессов образования двигательных навыков. В известной степени это, несомненно, удалось сделать. Но это не решило проблему, а только поставило ее.

Центральную трудность представило здесь определение интеллекта и, следовательно, вопрос о его критерии. Поэтому первоначально главная аргументация своеобразия интеллектуального поведения человекоподобных обезьян лежала в описании фактов, а не в их теоретическом анализе.

Кёлер указывал, как известно, следующие моменты, специфические для интеллекта: 1) способность действия осуществляться в соответствии с объективной структурой ситуации внезапно, без предварительного процесса «проб и ошибок» и вне зависимости от опыта, т. е. автохтонно, 2) запоминание возникшего решения раз и навсегда и 3) его способность воспроизводиться, соответственно модифицируясь, в любой другой ситуации, сходной, но не тождественной с той ситуацией, в которой оно первоначально возникло (перенос найденного решения).

Выделение этих моментов в качестве признаков интеллекта, несомненно, оправдано экспериментальными фактами, полученными Кёлером. Достаточно, однако, выйти за пределы этих фактов и поставить проблему генетически, чтобы они оказались поколебленными, поколебленными именно в качестве критерия ступени интеллекта в развитии поведения животных. При этом особенно ясно обнаруживает свою несостоятельность та теоретическая интерпретация, которую дает нам Кёлер.