Все раздеваются, перебрасываясь шутками и вспоминая прошедший день. Я наблюдаю за ними из-под полуприкрытых ресниц, притворяясь задремавшим.
Симус входит в спальню последним и даже не смотрит в мою сторону. Он выглядит довольным — таким довольным, что только не мурлычет. К моему горлу против желания подступает горечь. Почему, ну почему он вынуждает меня чувствовать себя таким несчастным — и таким грязным, словно то, что мы делаем, унизительно или стыдно? Как он может быть таким счастливым? Почему его самого не задевает неясность наших отношений?
Мне не хочется, так не хочется думать, что он использует меня лишь как средство для физической разрядки. Это, наверное, давало бы ему право считать меня кем-то… неполноценным. Кем-то, кому нужно нечто большее, чем просто оргазм. Извращенцем. Неужели мне нужно просто смириться?
Финниган бросает на меня быстрый незаметный взгляд. Потом проходит к своей постели — до моего обострившегося обоняния доносится слабый аромат его кожи — и начинает неспешно раздеваться.
Я не вижу его и, кажется, все отдал бы за то, чтобы просто повернуть голову. Но он не купится на то, что я просто повернулся во сне.
Он нарочно меня провоцирует.
Наконец скрип пружин свидетельствует о том, что все улеглись. Спальня погружается в темноту, и в этой темноте я отчетливо слышу голос Симуса:
— А Патил и впрямь так хороша, как о ней говорят!
Смешки и шутки, раздающиеся в ответ, не доходят до моего сознания. Я нахожу в себе силы не уткнуться лицом в подушку — я знаю, что он все еще наблюдает за мной. Симуса вообще трудно обмануть.
Я просто смотрю в темноту, вдруг замечая, что забыл задернуть полог. Конечно, я ведь ждал его, хотел увидеть.
Поэтому он и не поверил, что я сплю.
Я лежу в милосердной тишине и долго не могу уснуть.
Глава 2. Башня Астрономии.
Утром я просыпаюсь с невыносимой головной болью. Мне хочется думать, что виной мигрени недолеченная простуда.
Солнечный свет, заливающий спальню, режет слезящиеся глаза, заставляя меня хмуриться и стараться всё время держаться спиной к окну. Я встаю одним из последних, когда в комнате остаются только Рон и Симус. Рон нетерпеливо мнется на месте и нервничает, призывая меня поторопиться, если я хочу успеть проглотить хотя бы стакан чаю. Он давно мог бы спуститься и занять нам места за столом, как делает это обычно, но сегодня я не хочу, чтобы он уходил раньше меня. Не хочу, чтобы оставлял меня с Финниганом наедине.
А тот, похоже, вообще никуда не торопится. Я не смотрю в сторону его кровати, но и так прекрасно представляю, как он неспешно, посвистывая, завязывает шнурки на ботинках, потом одергивает мантию, поправляет узел галстука… Я привык следить за последовательностью его действий, мне не нужно оборачиваться.
В комнате царит напряженное молчание — его, похоже, не слышит только Рон, то и дело подгоняющий меня. Но когда я готов взять сумку и идти, Симус неожиданно произносит:
— Рон, слушай, а ты не мог бы, в самом деле, занять нам места? Мы мигом догоним. А то ведь и в самом деле не успеем — ты вечно ешь дольше всех!
Если Рон и оскорбляется — или поражается странной просьбе Симуса, который обычно засылает везде вперед себя Дина Томаса, он не подает виду. Кивнув мне и пробормотав: «Гарри, ну так я вас жду», он выскакивает за дверь. Мы остаемся одни.
Я тоже подхватываю сумку с учебниками и решительно двигаюсь к выходу, но Симус останавливает меня:
— Поттер… — сердце пропускает удар, я сжимаюсь и надеюсь только, что он не видит этого. — Гарри… — продолжает Симус раздумчиво, — я хотел тебе кое-что рассказать… Ну, в общем…
Что-то подталкивает меня сказать слова, о которых, я знаю, я спустя пять минут безумно пожалею:
— Не трудись подбирать фразы, Симус. Я и без того желаю тебе удачи с Парвати. А также с кем угодно на территории как Хогвартса, так и вне его. Ты мне ничего не должен, я тебе тоже. В конце концов, пока гормоны бушуют, можно и так. А если девчонка классная попалась — так это же здорово! Удачи тебе.