Everything I am

— Гарри, — начинает Гермиона второй раз, — Рон не хотел.

— В самом деле? — отвечаю я, и чувствую к своему ужасу, что голос у меня срывается, — ну так расскажи ему, что такое хорошо и что такое плохо! Расскажи, может быть, ты прочла достаточное количество книг, сумеешь объяснить нашему другу, что такое смерть? Что желать смерти другому человеку — это… это… — у меня сжимается горло, но глаза сухие.

Я практически разучился плакать после смерти Сириуса. Когда винил в его гибели сперва Снейпа, потом себя… Я разучился плакать, но меня трясет.

— Он не любит Снейпа, — примирительно говорит Гермиона. Она побледнела после нанесенного мной оскорбления, но стоит все так же уверенно. И я не выдерживаю:

— Да мне все равно, любит он его или нет! Пусть хоть плюет в его сторону каждый раз, как идет мимо! Но желать смерти нельзя даже Снейпу! Это не тема для шуток! Неужели вы забыли Отдел Тайн!

Хорошо, что в коридоре пустынно. Мы, наверное, уже опоздали на первый урок, но сейчас это не имеет значения. Рон подходит и становится рядом с Гермионой, обнимая за плечи. Он мрачно смотрит на меня:

— Не смей на нее орать.

Я широко, но неприятно ухмыляюсь ему в ответ:

— А ты прикусывай язык, когда слишком длинный отрастает.

Наверное, мы подрались бы, во всяком случае, если судить по цвету его лица, но Гермиона успевает вклиниться между нами.

— Хватит, — кричит она, умудряясь делать это вполголоса. Наверное, только опасение, что я попаду по ней, останавливает мою занесенную руку.

Я отступаю на шаг назад и внезапно вижу все происходящее словно со стороны. Я едва не подрался с Роном. И каков повод? Если не копаться, можно решить, что мне небезразлична участь Снейпа. Из моего горла вырывается невеселый смешок. Мир сошел с ума, не иначе.

Уизли, видимо, того же мнения, но в отличие от меня, он не держит его при себе, а озвучивает вслух:

— На тебя плохо действуют подземелья, Гарри. Ты туда торопишься, будто там медом намазано, а приходишь прямо… невменяемый. Если тебе и впрямь так там понравилось, попросись в Слизерин. Будешь этим, как его… еще одним шпионом в лоне враждебного факультета. Может, тебе там самое место?

Я молчу. Иначе ударю его. Рон окидывает меня уничтожающим взглядом, но мне нет до него никакого дела. Я смотрю на Гермиону. У нее на глазах слезы, она тяжело дышит, но не отводит взгляда.

Не уверен, что действую правильно, но я беру ее руку и легко касаюсь губами запястья:

— Извини, — говорю я, глядя ей в глаза, а потом разворачиваюсь и ухожу по коридору, не заботясь о том, что прогуливаю Чары. Сейчас это не имеет значения.

Я должен побыть один.

Я с удовольствием предпочел бы больше не видеть сегодня ни единого человеческого лица. Меня подмывает плюнуть на все и уйти к озеру, забраться на тот самый валун, сидя на котором рассказывал друзьям о своей насущной проблеме… При воспоминании об этом мое лицо кривится в горькой неконтролируемой улыбке. Мы очень давно не ссорились с Роном. Пожалуй, по-настоящему нам не доводилось сталкиваться с четвертого курса.

Наши ссоры на протяжении всего знакомства бывали редкими и громкими, и мы всегда довольно легко мирились. Но я не уверен, что хочу как можно скорее помириться сейчас. И дело отнюдь не в Снейпе.

В чем тогда?

Какая досада, что я не могу уйти из стен школы! За окнами цветет ослепительный апрельский день, и наверное, мне было бы легче разобраться в себе, если бы я мог посидеть, бездумно глядя на воду. Но третьей парой в расписании стоит Трансфигурация, заменяющая Зельеварение. У МакГонагалл и Снейпа есть одно общее качество: их одинаково трудно, а подчас небезопасно игнорировать.

Поэтому я вздыхаю и выбираю золотую середину. Поскольку вторая пара — Уход за магическими животными, я решаю пойти к Хагриду и просидеть у него до начала его урока. Он поймет мой приход.

Когда я подхожу к хижине, я вижу, что дверь приоткрыта. Я поднимаюсь по ступенькам и толкаю ее, входя внутрь:

— Хагрид?

В домике пусто. Он, наверное, ушел, чтобы подготовиться к занятию, доходит до меня, и я опускаюсь на табуретку, силясь прогнать навалившееся плохое настроение.

Конечно, дело не в Снейпе. Дело в самом Роне — и во мне, если на то пошло. Рон остался прежним парнем, любителем квиддича и преданным спутником Гермионы. А я — я изменился после пятого курса. После того, как я почувствовал в себе готовность убить, после того, как едва не убил…

Мой крик «Crucio» до сих пор звенит в моих ночных кошмарах. Его не прогонишь из памяти, как и искаженное лицо Беллатрикс. Не изгонишь из горла, из помнящих наслаждение от каждого произносимого слога голосовых связок.

Я стал другим. Я живу настоящим днем, зная, что наше внешнее благополучие — всего лишь отсрочка неизбежного. Я пытаюсь взять от жизни как можно больше, учиться на совесть, чтобы пригодилось в дальнейшем, заставляю себя говорить слова, которые могу не успеть сказать потом, когда мир полетит в тартарары.

Я пытался даже любить — чтобы успеть насладиться жизнью по полной программе. Познать ее самые острые ощущения.