Эва, дочь трактирщика

— Пытался, — признался Хеллгус, — но ты не податлив. Да и зачем тратить на тебя силу? Повторюсь: мне не нужна власть, меня это не волнует. Я беру ровно столько, сколько мне положено, и силой пользуюсь очень редко. И ради Эвы я потратил много своих сил… Ради нее я и с тобой говорю, хотя ты далеко не тот, кто может меня понять.

— Еще бы!

— Никому в Сколле я не несу опасности, наоборот, помогаю людям. Сегодня мне пришлось подправить судьбу человека, а это дорого дается. На долгое время я не буду способен ни на какую магию; сейчас я беззащитен. Ты можешь уничтожить меня… Но честная победа лучше. Пусть Эва сделает выбор: или я, или ты, или никто из нас.

Хеллгус был искренен: сил у него и правда не осталось, да и пора было уже, в самом деле, решить этот вопрос.

Устал и Вайд, перегруженный событиями этого невероятного дня. Он не мог проверить, лжет ли атриец, да и в целом сложно было уложить в голове то, что он сегодня видел, но с общей мыслью он согласился: да, пусть Эва выберет.

Капитан протянул аптекарю руку, и тот пожал ее.

Так они скрепили уговор.

Глава 26

Все произошло слишком быстро: префект, кошки, ужас… Вся жизнь Эвы Лэндвик уместилась в несколько мгновений, но шарахнула по Еве так, что она отключилась, отдалилась, ушла, чтобы не сойти с ума. И пришла в себя где-то… в деревне?

Ева огляделась: сарай, кровать… это же дом Бломов, родственников Лэндвиков, в Хосенбруке!

— Угу, — раздалось рядом.

Только тогда Ева заметила главную Блом – бабушку, или, как ее предпочитают называть, «бабулю». Бабуля была одета так же, как запомнила Ева – в темное платье с передничком и вышивкой на нем, и в чепчик, но почему-то казалась странно расплывчатой, так что невозможно было разглядеть точно ее черты лица и фигуру.

— Я умерла? — спросила Ева, не чувствуя, впрочем, никакого страха.

И сама уже увидела, что произошло, как со стороны: утечка газа – и они с Владом заснули навсегда, где кто был: он в гостиной, она в спальне. Но дальше… вместо того чтобы уйти туда, куда следует уйти, Ева заметалась в панике, не захотела бросать жизнь, и притянуло ее туда, где тоже только что умерла женщина.

Та, что хотела уйти, ушла. Та, что хотела жить, стала жить.

Такой обмен одобрили.

— Я говорила Эве: сгноят тебя в храме, уходи поскорее, — сказала бабуля, — но она им верила. А они ее убили, потому что завидовали. Но силы-то никакой магической у нее было, вот в чем дело. При Эве выздоравливали, потому что она много читала о болезнях и заботилась о больных так, как никто не заботился.

Ева кивнула: увидела и все и сама. И узнала, наконец, что именно Оресия «заботливо» подала Эве отвар, после которого той резко поплохело прямо по пути домой, и она упала в реку. Да и саму Еву Оресия тоже отваром как-то напоила, «успокоительно-упокоительным», и хорошо еще, что тогда Ева лишь слабо отравилась – легко отделалась.

— Вот же…

— Дрянь? — подсказала бабуля Блом. — А я предупреждала, что жрицы опасны, но кто же бабушку слушает?

Ева вздохнула: ей и Эву было жаль, которая из-за своей доброты и доверчивости много плохого в жизни хлебнула, и себя саму – крайне обидно умереть в молодости, когда все только начинается…

— Почему я здесь сейчас? — спросила Ева, глянув на бабулю и понимая, что не бабуля Блом это, а кто-то иной – могущественный, но не опасный.

— У тела тоже есть своя память, и от этого никуда не деться. Долго ты противилась пробуждению памяти, но все же сдалась. И испугалась настолько, что сразу тело оставила. Но оно еще живо, и ниточка не перерезана. Ты можешь вернуться… А можешь не возвращаться и идти дальше.

— Куда?

— А вот этого не скажу: не доросла ты.

Ева покосилась на бабулю, желая задать вопрос, и она ответила:

— Считай меня привратницей. И решайся – назад или вперед.

В прошлый раз Ева без раздумий выбрала немедленно нырнуть в чужое тело. Ей тогда просто хотелось жить, и условия не сильно волновали: относительно здоровое тело такого же возраста ей подходило. Но если она вернется сейчас, ее могут казнить за колдовство, и тогда вся семья пострадает очень сильно. Еще и та жалоба от Альберта Нэсса…

Возвращаться опасно, тут и думать нечего. Но как она может оставить Брокка и Гриди, Кисстен и Агнессу? Она стала для них дочерью и сестрой, надеждой и опорой. И она их полюбила.

— Будет непросто, да? — уточнила Ева у привратницы.

— Когда жизнь была простой?

— Но меня там могут казнить за колдовство.

— Могут.

— Или мы можем опять провалиться с таверной…

— Можете.

— Но можем и выиграть и взять свое от жизни.

— Можете.

Ева приняла решение.

И провались в жизнь.

Привратница исчезла, и Хосенбрук исчез: запахло чем-то терпким, а под спиной стало колко. Какое-то время Ева ничего не понимала: ни кто она, ни где она находится, лишь глотала торопливо воздух. Потом что-то стало проясняться: она вспомнила, что увидела Брейда Эркинга, и ее перемкнуло… сон какой-то странный приснился – опять бабуля Блом привиделась и говорила что-то… а еще Ева вспомнила все, что было в жизни Эвы Лэндвик, и выдохнула.