Это «Секрет»? Игра в «Битлз»

Сопровождаемая нехорошими ухмылками, камера вылезает из чемодана и занимает удобное место на плече у Фомы. Напоминаю, что в те времена жидкокристаллического дисплея и в помине не было, так что все отснятое можно было увидеть только в глазок.

И вот сидит артист Николай Фоменко, упершись в глазок видеокамеры, второй глаз, конечно же, закрыт, утробно и животно тыкает, довольный увиденным зрелищем… Как вдруг ощущает на своем плече тяжкую длань закона:

– Гражданин! Здесь режимный объект, снимать категорически запрещается! Давайте пройдемте!

Ага… Бдительные дежурные уже успели сообщить в службу режима, и сейчас над Фомой стоят два вертухая в военной форме и пограничных фуражках:

– Пройдемте, вам говорят! Сейчас посмотрим, что вы тут наснимали и зачем!

– Да я… – Фома хочет сказать, что он ничего не снимал, а только смотрел, как вдруг понимает, что это еще хуже. Какая там у нас статья за производство порнографии, сколько лет и на какой зоне?

Остальные это тоже прекрасно осознают: тюрьма грозит всем присутствующим, ибо никто вчера без дела не оставался, все после пьянки отметились – кто осветителем, кто оператором, кто режиссером… А кто и главным героем!

Мура:

– Серега, я раньше никогда не видел, чтобы Натаныч растерялся. Представляешь! НАТАНЫЧ РАСТЕРЯЛСЯ! Вот просто – стоит и молчит, глазами хлопает и совершенно не знает, что тут делать! Ведь это же полные кранты всем, и всему делу!.. И тут – Фома! Вот, уважаю, уважаю за это!

Пауза длится всего несколько секунд. Артист Николай Фоменко делает удивленные глаза и невозмутимо встает:

– Ой, тут нельзя снимать, да? Простите, я не заметил таблички. Конечно, жалко, но – что поделаешь, сам виноват, понимаю. Придется засветить, – открывает камеру и достает кассету, крутя ее в руках, – вот, смотрите. Вся съемка пропала…

Патруль профессиональных любителей Родины переглядывается, еще раз смотрит на кассету, потом опять на Фому, и произносит сакраментальное:

– Вот видите, гражданин, всегда нужно соблюдать. И больше тут нам не нарушайте, – козыряет Фоме и уходит восвояси (интересно, какие у них «свояси»?).

И тут самое главное в голос не заржать! Весь «Секрет», прикрыв ладонями рты, сдерживает безумный хохот, а сторонние пассажиры смотрят на Фому – кто с сочувствием, а кто и с подозрением…

Натаныч вытирает холодный пот со лба и пожимает Фоме руку:

– Браво. Молодец. Уважаю.

Но только на этом история не закончилась. Прилетев в Москву и остановившись в ставшей уже родной гостинице «Космос», Забл, только войдя в номер, сразу перемотал кассету на начало, поставил камеру на подоконник и включил на «запись». И только после этих нехитрых манипуляций пошел на любимый «шведский стол», от греха подальше.

А через несколько дней в Ленинграде, когда весь «Секрет» собрался на какой-то общий праздник, в разговоре с другими женами Люда Фоменко посетовала:

– Я тут вчера хотела посмотреть, чего они наснимали, подключила камеру к телевизору, а там – на всю кассету «Рабочий и колхозница» из окна отеля. Дураки, что ли?

«Секреты» переглянулись, и Макс совершенно серьезно сказал:

– Людочка, мы просто хотели проверить, как при съемке меняется световой режим. Нам это для работы нужно.

Натаныч:

– Ну, это же легенда…Оставь, конечно, только для себя учти: не мог я растеряться. Такого просто быть не могло!

А статья в свердловской газете могла быть и совсем другой…

Макс:

– И напиши там, что это была просто пьяная дурь, а то подумают, что мы и впрямь порнуху снимали…

Забл:

– И, между прочим, это не Макс сказал про световой режим, а я, что нам необходим длинный кадр для перебивок. Вот.

Эх, правду говорят эстрадные артисты: «Интересная у нас жизнь, а внукам рассказать нечего!»

«Все мы – простые актеры в театре Господа Бога»

Натаныч рассуждал просто: главное достоинство его детей в том, что они не столь музыканты, сколь актеры. Так что необходимо было что-то кардинально менять, ведь, сколько ни катайся с веселыми песенками по стране, в один прекрасный момент это кому-нибудь надоест: либо зрителям, либо команде. Да и представить, что кому-то из них после 30 лет захочется продолжать козликом прыгать по сцене, было совершенно невозможно.

Ну… и впрямь, с первого взгляда музыкантами не назовешь!

Помните, как умер исключительно удачный спектакль «Ах, эти звезды!» у Леонидова на курсе? Вот так и любое явление культуры умирает, ибо оно – живое. Странная мысль? Сейчас объясню.

Бренность таланта любой «звезды» заключается в удивительном противоречии: чем активнее ты гастролируешь, зарабатывая деньги своим раскрученным именем, тем быстрее выветривается творчество из твоей работы. И самому тоскливо становится, и зрителю скучно.

Правда.