Это не моя жизнь

Аркадия словно окатили ведром воды из январской проруби. Добро пожаловать на гладко выбритый лобок, господа! Как вам у нас на плацу? Строевой будем заниматься? Вперёд, шаго-о-ом марш!..

Может, это ему снится? Наверняка после родов вкололи что-то, и началось казаться, что отдельные части тела принимают самые причудливые, подчас невообразимые формы. Это временно, не навсегда. Всего лишь эпизод, не более. Хотелось бы надеяться.

Но если… Если вкололи после родов, значит, они, эти самые злосчастные роды, были!!! А если были, если имели честь состояться, то все эти «ошарашивающие» послеродовые открытия вписываются в общий нестройный хор, от которого уши вянут! А груди завяли намного раньше, после первых родов!!! И ничего не сделать!

Куды ты, милок, денесся?

Не мог он так прогадать во времени! Не мог!

Он-то не мог, а Клойтцер? Этот аптекарь хренов вполне мог кинуть ещё одну гирьку на весы, сместив их стрелку чуть вправо… Или влево. Пару делений достаточно. Даже одного! В историческом контексте – огромные расстояния! И вот результат: Изместьев в аду, из которого не вырваться!

Перехитрил-таки, гад! Тварюга! Похоронить его мало! Что делать?!

* * *

Утро новой жизни… Запахи снега, оттепель, цвет сосулек, какофония городской суеты…

Аркадий усиленно вспоминал всё прочитанное, когда герои книг выходили из комы, поднимались после длительных изнуряющих болезней. Осунувшиеся, но бесконечно счастливые, полные решимости жить, творить, любить… Верили, что уж теперь-то всё наверняка будет прекрасно и замечательно, можно не сомневаться! Революционеры, мать вашу!

…Для родильницы Акулины Доскиной, в тело которой «посчастливилось» с разбега вклиниться доктору, утро новой жизни стало второй, ещё более изощрённой серией кровавого сериала ужасов. После самих родов, естественно.

Впрочем, в хмуром ноябре далёкого застойного восемьдесят четвёртого слова «сериал» в стране под названием СССР ещё не существовало в принципе. До «Рабыни Изауры» и «Плачущих богатых» ещё предстояло дожить. Не было никакой возможности перепрыгнуть перестройку с её сухим законом, гласностью и пустыми прилавками.

Единственным интригующим моментом в бесконечном множестве удручающих было осознание того невзрачного факта, что где-то, пусть не рядом, но дышит тем же воздухом он, совсем ещё юный десятиклассник Аркаша Изместьев. Ни о чём не подозревающий!

Это несколько согревало и вселяло надежду.

Неожиданными «первыми» впечатлениями «молодой матери» было пощипывание крошечными, словно рыбьими, губёшками огромных, торчащих в разные стороны тёмно-коричневых сосков. Похожих на два окурка «Мальборо», с которых, как ни стряхивай, всё не могут упасть столбики пепла, Кстати, этот красный опухший, туго спелёнатый комочек плоти – по идее являлся родным существом, кровинкой! Но Аркадий ничего подобного не почувствовал.

А как прикажете сходить по лёгкому, если его постоянного флагштока в кучеряво-державных джунглях вроде как никогда не бывало? Ну, не рос он здесь!.. Причину слёз худощавой веснушчатой женщины, сидящей на корточках в ряду других таких же родильниц, разделённых перегородками, никому не дано было понять! А ведь ещё вчера она была мужчиной!..

Как придать направление бегущей божьей росе? Держать её внутри не было никакой возможности. А при сливе она упорно не хотела бежать в эмалированные недра больничной канализации, стекая в разные стороны по плоским, словно капот двадцать четвёртой «волги», ляжкам.

За что ему такая расплата?! Вот, с болями-резями, вздохами-ахами, кажется, удалось что-то отлить! Одну стопку, не более. А как полегчало!..

Потом был поединок с зеркалом. Привычный взгляд Изместьева заметался было туда-сюда в поисках знакомой переносицы с бровями, но мужчин в кадре не предвиделось. И, хочешь не хочешь, пришлось смириться с тем, что скуластая глазастая пшеничноволосая колхозница, испуганно сверлящая его, Изместьева, своими зеленоватыми «брызгами», и есть та самая Акулина Доскина. Или тот самый Акулин Доскин? Или… Да какая, блин, разница?!

Проходя мимо каталки, на которой, словно пирожки, лежали запеленатые младенцы, он тотчас выхватил взглядом своего… Вернее, свою. Как её назвать? Девочка не виновата в том, что в тело её мамы вселился… другой дядя.

И ведь, что бы ни было до этого, что бы ни случилось после, но на сегодняшний момент ты, Изместьев, несёшь прямую ответственность за этот клочок жизни! Он, этот клочок, совершенно беззащитен!

Не втиснись в эту плоть ты, всё текло бы и развивалось обычным путём! Акулина заботилась бы, как могла, о своей дочери…

Урок генетики

Кстати, где она, настоящая Акулина, сейчас? Что с ней? Она не виновата, что чуть не умерла при родах. Куда ты её, Изместьев, вытеснил? Изверг! Сколько ещё жизней ты испохабишь?

– Доскина, к тебе муж пожаловал, – сунулась в палату санитарка. Как раз во время второго кормления. – Уже с утра отмечат, видать. Спущайся, давай, не гневи мужа-то! Он и так не в себе.

Странно, что смотрела санитарка при этих слова в его, Изместьева, сторону.