Это было в Одессе

Казарин стоял, глядя на эту женщину, похожую на труп. И он сделал в этот момент то, что меньше всего можно было ожидать от этого стального человека, от человека, воля которого была сильней всего, что может вынести обыкновенное человеческое тело: Казарин наклонился над Анной Ор и прикоснулся губами к холодному лбу женщины…

Анна Ор закрыла глаза…

Когда она открыла их – никого в комнате не было: Казарин исчез бесшумно, как тень. На диване валялась шинель с погонами поручика, на письменном столе лежали в беспорядке бумаги…

Анна Ор медленно поднялась и вышла. Она ехала на извозчике, сидя прямо как манекен из модного магазина. Ее мертвенно-бледное лицо резко выделялось на темном меху. И когда она сошла с пролетки, извозчик, взглянув на это лицо, сказал упавшим голосом:

– Платить не надо, не возьму…

Он хлестнул лошадь и поспешно отъехал.

Анна Ор упала ничком на диван и пролежала неподвижно до утра…

* * *

Леди Элит, стоя на палубе «Адмирабля», трубы которого уже дымились, сказала провожавшему ее полковнику Гавварду:

– Я надеюсь видеть вас, сэр, в Константинополе.

Полковник Гаввард ответил, оглянувшись на Маршана:

– Я думаю, миледи, через несколько дней быть в Константинополе…

С лисьей улыбкой Маршан добавил:

– Миледи увидит нас всех через несколько дней. Наша ставка, миледи, бита…

Леди Эдит посмотрела на него пристально и выпрямилась.

– Полковник Маршан, я надеюсь, что это ненадолго…

Маршан не ответил. Он хотел сказать, что, к сожалению, у французских моряков нашелся общий язык с русскими рабочими, имена Марти и Бадина[11] вертелись на языке полковника Маршана. Но он ничего не сказал.

Помолчав, он добавил:

– Желаю миледи счастливого пути.

Глядя прямо в глаза полковнику Гавварду, леди Эдит сказала тихо и раздельно:

– Сэр, я должна вам сообщить…

Полковник Гаввард ждал.

И, услышав два имени, произнесенные музыкальным голосом миледи, он сказал коротко:

– Мы знаем, миледи…

Свисток боцмана прервал его. Поцеловав руку леди Эдит, полковник Гаввард пошел к трапу. Отходя, он сказал:

– Будет сделано, миледи…

Легкая гичка понесла полковника к берегу. «Адмирабль» загудел сиреной, его винты вспенили зеленоватые волны одесского рейда: «Адмирабль» отходил от берегов Одессы, чтобы больше уже не возвращаться туда.

Леди Эдит стояла на спардеке, облокотясь на перила. Зеленоватыми холодными глазами она глядела, как отходили все дальше пристани, приморский бульвар и линия белых, сверкавших на солнце домов.

Затем она медленно повернулась и пошла по трапу вниз. Сходя, леди Холлстен, не меняя выражения лица, подумала:

«Быть может, к моим рассказам о приключениях на Востоке я смогу прибавить в лондонском обществе совершенно невероятную вещь: я могу рассказать, что видела настоящую любовь…»

Она улыбнулась корректной улыбкой, улыбкой, достойной леди Холлстен, и медленно сошла в кают-компанию.

Бойкий стюард в белоснежном костюме спросил:

– Кофе… Чай… Какао…

Медленно, леди ответила:

– Чай и кекс. Я проголодалась…

* * *

Среди суеты, царившей в городе, панических лиц, расширенных ужасом глаз шнырял мистер Джонсон. Ввиду важности минуты он переменил свой ярко-изумрудный галстук на серый с красными крапинками, гладко побрился и смазал волосы бриолином: он выглядел именинником.

Мистер Джонсон в сопровождении двух агентов русской разведки подошел в сумерках к дому, где жил Казарин.

Они бесшумно поднялись по лестнице. Мистер Джонсон дважды стукнул в дверь. Ответа не было. И, надавив дверную ручку, мистер Джонсон, держа наготове револьвер, ворвался в комнату. За ним вошли двое офицеров.

Комната была пуста. На диване лежала шинель с погонами поручика.

Окаменевший мистер Джонсон молчал. Затем, выйдя из столбняка, крикнул:

– Ушел! Годдем…

Он еще раз сказал ослабевшим голосом:

– Годдем…

Сверкая и кружась, как хлопья огненного снега, в его голове замелькала потерянная тысяча фунтов. И, чувствуя, как слабеют его ноги, мистер Джонсон сел на диван, глядя на русских офицеров.

– Ушел, – сказал один из них.

Другой выругался, длинно и цинично. Мистер Джонсон, не понимая слов, понял сущность ругательства. Он немедленно перевел его на английский, прибавив еще от себя комментарии…

Вскрытые ящики стола не обнаружили ничего.

Но в боковом ящике лежало письмо, на котором аккуратными буквами, прекрасным почерком было написано:

«Сэру Джону Гавварду, лично».

Мистер Джонсон спрятал письмо в карман. Выходя, он вдруг втянул своим носом ищейки воздух.

– Годдем, – сказал он еще раз.

Он снова вошел в комнату, втягивая воздух ноздрями…

Затем мистер Джонсон сказал самому себе:

– Здесь была женщина. И эти духи…

Мистер Джонсон немедленно вспомнил, где он слышал этот запах. Еще одно проклятие сорвалось у него с губ, и, не обращая на офицеров никакого внимания, мистер Джонсон выскочил из комнаты и исчез.

Жевательные мускулы Гавварда напряглись и зашевелились, когда мистер Джонсон кончил свой короткий доклад, сделанный убитым голосом.

– Письмо, – сказал отрывисто Гаввард.

Он вскрыл письмо и прочел бисерные аккуратные строки: