Это было в Краснодоне

— В целях выравнивания линии фронта германская армия совершает некоторую переброску своих войск. Через несколько дней, может быть, даже завтра, немецкие войска уйдут из Краснодона. Вы останетесь здесь, вам придётся выполнять некоторые наши поручения… О, не беспокойтесь, — предостерегающе поднял он руку, заметив, что Громов пытается что–то сказать, — за каждое выполненное поручение вы получите соответствующую плату. И в виде аванса прошу вас принять вот это…

Он небрежным жестом выбросил на стол несколько пачек бумажных денег, выпущенных в Германии специально для обращения в оккупированной зоне.

— Но когда придут большевики… — робко возразил Громов.

— О, они придут ненадолго! Я уже говорил вам, что германская армия совершает гениальный манёвр. Мы отходим для того, чтобы нанести последний сокрушительный удар по врагу, выйти за Волгу и навсегда покончить с Советами! И тогда мы окончательно расплатимся с вами, господин Громов…

Последним в этой комнате побывал Геннадий Почепцов. Немец даже не стал с ним долго разговаривать: он коротко приказал ему никуда не отлучаться из дому, ждать соответствующих инструкций и выполнять их. Почепцов безропотно согласился…

Весь день над городом стоял сплошной гул. На краснодонских дорогах стало тесно. По разбитому большаку, по обочинам дорог и просто через степь, покрытую талыми снегами, тянулись нескончаемые колонны войск. Немецкая армия отступала.

Подтынный стоял у калитки и провожал взглядом нестройную колонну солдат, шагающих на запад.

Вот уже третий час подряд непрерывно движутся по улицам немецкие войска. Уходят из города… Конечно, он понимал, что где–то на подступах к Краснодону оставлен заслон, прикрывающий отступление. Но кто знает, сколько времени продержатся немцы? Майор Гендеман давно уже усадил свою команду на грузовик и укатил в Красный Луч. Узнав об этом, Подтынный хотел немедленно последовать за ним. Но как быть с арестованными? В камерах полиции находились сорок советских военнопленных, пытавшихся перебраться к своим через линию фронта. Утром Подтынный спросил об этом Зонса. Тот невразумительно пробурчал что–то насчёт усиления охраны и повесил трубку; Подтынный не решился сообщить ему, что ещё ночью полицаи разбежались. Он проверил запоры на дверях камер и вышел на улицу.

Его так и подмывало плюнуть на все и бежать. Да, скорей бежать следом за этой серо–зеленой массой солдат, подальше от страшного грохота, надвигающегося из–за Донца!

Он решительно запахнул шинель и направился к стоявшей наготове повозке. Неожиданно вбежавший во двор человек в кургузой кацавейке ухватил его за рукав.

— Эй, приятель! Не к своим ли решил переметнуться! Прогадаешь!

Подтынный изумлённо оглянулся — перед ним стоял личный переводчик Вернера, рябоватый малый, которого он видел в кабинете Орлова в Ровеньках.

— Нет, приказа ещё не было, — смущённо проговорил он. — Жду приказа…

Рябой оглушительно захохотал.

— Ха–ха–ха! Дурной, да кто же тебе такой приказ даст? Бери ноги на плечи, пока не поздно. Русские через Донец перешли! Друг твой, Орлов, уже в Красном Луче давно. Я сейчас только оттуда…

— А куда арестованных? Угнали?

— Ещё чего! Вывели в лес и, — рябой черкнул ребром ладони по воздуху, — всех!.. Тех троих, что ты привёз, тоже.

Вот что рассказал Подтынному личный переводчик шефа Ровеньковской жандармерии.

Вернер. и неизвестный гауптман из Красного Луча усердно старались выполнить приказ окружной жандармерии — получить показания от находившихся в Ровеньковской полиции молодогвардейцев. Им хотелось во что бы то ни стало утереть нос своим краснодонским коллегам, которые ничего не смогли добиться. Они не останавливались ни перед чем, лишь вырвать признания у комсомольцев. Самые страшные пытки средневековой инквизиции по своей жестокости не могли сравниться с тем, что пришлось испытать отважным подпольщикам.

Особенно старательно они «обрабатывали» Олега Кошевого и Любу Шевцову — от них палачи надеялись получить наиболее важные сведения. Они подвергались самым чудовищным пыткам.

Люба Шевцова вела себя на допросах вызывающе. Она иронически улыбалась, на все вопросы отвечала дерзко. Когда палачи пытали её, Люба кусалась, плевала им в лицо. Ни одного слова признания не удалось вырвать у этой девушки озверелым гестаповцам…

Олег Кошевой на первом же допросе категорически отказался отвечать на вопросы гитлеровцев. Он молчал… Только один раз, когда палачи особенно жестоко истязали его, он крикнул:

«Все равно вы погибните, фашистские гады! Конец приходит вам, а наши уже близко!»

Это были единственные слова, услышанные палачами из уст этого шестнадцатилетнего, поседевшего от страшных мук юноши. В лютой злобе фашисты выкололи ему глаза, выжгли на теле номер его комсомольского билета…

Когда немецкие войска, расположившиеся в Ровеньках, получили приказ отойти, Вернер позвонил в Красный Луч полковнику Ренатусу и спросил, что делать с арестованными партизанами из Краснодона. «Расстрелять немедленно», — последовал ответ полковника.