Это было в Краснодоне

«Земляки! Краснодонцы! Шахтёры!

Все брешут гитлеровцы. Они принесли горе и слезы в наш город. Они хотят запугать нас, поставить нас на колени. Помните: мы для Гитлера — рабы, мясо, скот! Мы все лучше предпочитаем смерть, нежели немецкую неволю. Правда победит. Красная Армия ещё вернётся в Донбасс. Сталин и правительство в Москве. Гитлер врёт о конце войны. Война только разгорается…

Мы будем рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы она горькой ни была для России. Читайте, прячьте наши листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из посёлка в посёлок. Смерть немецким оккупантам!» [1]

Кто–то первый, скользя равнодушным взглядом по серому забору, наткнулся на этот листок. Прочитал, не веря своим глазам, снова приник к нему, жадно вчитываясь в страстные, волнующие строки, стараясь запомнить каждое слово. Затем подошёл второй, третий… Словно быстрокрылая птица, облетела весь город весть о появившейся листовке. Люди спешили воочию убедиться в том, что в городе есть смелые люди, открыто бросившие вызов фашистам. Читали медленно, вдумываясь в каждое слово, и отходили, чтобы уступить место другому, сразу повеселевшие, радостно взволнованные.

Узнали о листовке и полицаи. Один видел листовку на Пионерской улице, другой — на дереве в городском парке, третий — у ворот гаража дирекциона. С разных концов города сбежались они в серый барак. Собравшись в тесной дежурке, все молча курили, боясь взглянуть друг на друга.

По коридору прошёл Соликовский в надвинутой на лоб папахе. Приказав прислать к нему Захарова, он закрылся у себя в кабинете, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.

Через минуту неслышными шагами в кабинет вошёл Захаров, тихо присел на диван. Соликовский уставился на него покрасневшими от злобы глазами.

— Ну, что скажешь?

Захаров пожал плечами, промолчал.

— Молчишь? Нечего тебе сказать? — тяжёлый кулак с силой опустился на стол. — Нет, ты мне ответь: за каким чёртом ты здесь околачиваешься? Какой из тебя следователь? Кого ты выследил? Что узнал? Тогда уничтожил ту бумажку, что у хлебного ларька нашли, и думал — все шито–крыто, никто тебя больше не потревожит? Да?

Захаров с деланно равнодушным видом рассматривал затейливый узор на кожаном чехле своего финского ножа.

— А кто хлеб поджёг? — гремел Соликовский, все больше распаляясь. — Кто скот угнал? Не знаешь? Под носом у тебя орудуют партизаны, а ты…

Захаров слушал молча, и только ноздри его раздувались и вздрагивали. Вдруг он резко вскочил, подошёл к Соликовскому и прошипел сквозь зубы отборнейшие ругательства.

Соликовский вскочил, задыхаясь от ярости. Словно острые шпаги, скрестились два взгляда. В дежурке разом оборвался говор. Полицаи притихли, прислушиваясь к тому, что делается за стеной.

— Ладно… Не время сейчас ссориться, — едва выдавил Соликовский, отводя взгляд в сторону. — Садись, поговорим…

— Вот так лучше! — удовлетворённо отозвался Захаров. Достал серебряный портсигар, закурил, снова уселся на диван, иронически поглядывая на Соликовского.

Несколько минут молчали.

— Про тех коммунистов, что в мастерской работают, узнал что–нибудь? — уже деловым тоном, наконец, спросил Соликовский.

Захаров выпустил целое облако дыма, спокойно разогнал его рукой.

— Узнал. Не коммунисты они вовсе.

— Что? А кто же?

— Да так… Были коммунисты, а сейчас… Одним словом, работяги. Ковыряются с утра до вечера в цехе, никуда не ходят, ни с кем не встречаются, ни о чем не говорят. Есть у меня верный человек, он с них глаз не спускает.

И Захаров подробно рассказал все, что сообщил ему Громов. Коммунисты, предложившие свои услуги управляющему дирекционом, — Филипп Петрович Лютиков и Николай Петрович Бараков — ремонтируют в мастерских шахтное оборудование. Работаю т старательно, на совесть, так что придраться нельзя. Своё обещание они выполнили — уговорили приступить к работе ещё с десяток краснодонцев: плотников Румянцева и Телуева, молотобойцев Выставкина и Ельшина, кузнеца Соловьёва. По их рекомендации поступили на работу в мастерские и несколько молодых ребят — Владимир Осьмухин, Анатолий Орлов, Анатолий Николаев.

Громов всюду неотступно следовал по пятам за Лютиковым и Бараковым, но ничего подозрительного не замечал. В своих донесениях в полицию он сообщал, что оба коммуниста ведут трезвый и тихий образ жизни и, по–видимому, примирились с оккупационным режимом. Сразу же после работы они идут домой, никаких бесед и тайных собраний не проводят, никого ни на что не подбивают.