Это было на рассвете

— Вот те на, не только наличие противника, но и признаков жизни в Сутоках не обнаруживается. Это меня интригует по уши, — еле слышным голосом проговорил Урсов и задумался. Он видел, что берега протекающей поперек деревни реки Веронды крутые. Кое-где над рекой поднимался редкий туман.

— Значит, она местами не замерзает, а дно илистое. Сомневаюсь я, что фашисты ушли так далеко. Вон какие свежие следы, — пнул ногой комок снега. — Не может быть того, что они не постараются встретить нас. Поэтому непременно враг может зацепиться за водный рубеж, — продолжая наблюдать в бинокль, вслух размышлял разведчик. Медлить было нельзя с решением. Если там противника нет, то он сможет подойти в любую минуту.

— Гребнев, скрытно расположи своих гвардейцев левее и правее моста. Саперам — Обследовать состояние перекинутого через Веронду моста, наличие мин и грузоподъемность. Тут что-то неладно. Чую нутром: фашисты могут нам напакостить, — посмотрев довольно строго на командира роты автоматчиков, приказал Урсов.

Барич, Маркин и Соловьев поползли. Подходя к находящейся метрах в сорока от моста избе, один из саперов, увидев поспешно выскакивающих оттуда солдат противника, неожиданно закричал:

— Немцы!

Лихорадочно затрещали автоматы наших и немецких солдат.

Лейтенант Крылов в это время устанавливал в полуразрушенном дзоте пулемет. Услышав пальбу, он стремглав побежал к избе, откуда били автоматы.

— Оставьте «языка-а-а»! Позарез нужен, понятно?! Наши-то все целы? — кричал на бегу Крылов.

— Из наших погиб один да еще троих саперов срезали гады автоматной очередью, — показал командир отделения Иосиф Яблонский в сторону моста.

Вокруг избы распластались на снегу восемнадцать убитых гитлеровцев.

— А ты почему на снегу сидишь, «Михаил Гаврилович»? Ранило, что ли? — напустился комвзвода на сержанта Юсупова.

— Выясняет личность! — бросил один из автоматчиков.

— Товарищ командир, я на немца сидеть! Он убил нашего Кольку Слапогузова. Говорит: «Швайн!», а я ему говорю: «Ты сам шайтан». Долго не дает ловить своя горла. Хулиганит нету спасу, плюет мой лицо и кусается, — дрожа от ненависти, выпучив черные глаза, пробормотал сержант, вцепившийся словно орел когтями в немецкого офицера.

— Факт! Будешь огрызаться и ты, если сядут на тебя, затолкают голову в снег и станут хватать за яблочко. Забери его! Учиним допрос! — зло бросил лейтенант и спихнул Юсупова с немца.

Поодаль, выставив стеклянные глаза на облачное небо, на спине лежал смертельно раненный автоматчик ефрейтор Николай Александрович Слапогузов. Парню из Новосибирска не было еще и девятнадцати. В комсомол приняли перед самым штурмом Новгорода.

— Шибко хочется жить, — произнес он, еле шевеля губами. — Напишите, напишите… — послышалось еще через несколько минут.

— Кому, Коля? — нагнувшись, спросил Крылов. — Девушке твоей?

— Нетука…

— А кому, сынок? Маме? Ты еще поправишься, напишешь сам, — успокаивая, проговорил пожилой сибиряк Яблонский.

Слапогузов беззвучно пошевелил губами. Потом он левой перевязанной рукой, раненной накануне, провел по пушистому подбородку (он еще не брился), хотел вытереть покатившиеся слезинки. Но не смог: рука упала на окровавленный снег.

— Прощай, Николай! Вчера от огня твоего автомата полегли десятки фашистов и столько же — сегодня. Мы отомстим за тебя, — твердо произнес лейтенант Крылов.

Николай Слапогузов первым загородил путь выбегавшим из избы фашистам. Последним с пистолетом в руках выскакивал офицер.

— Колька! — крикнул строчивший из автомата Юсупов. Но офицер уже выстрелил по Слапогузову. Не успев вставить новый магазин, сержант прикладом выбил пистолет из рук офицера и, бросившись, подмял его под себя.

Находящийся на правом фланге Урсов, услышав автоматную трескотню, приказал роте немедленно занять оборону. Сам побежал к мосту, откуда «заговорили» автоматы. Поскольку достаточными данными о противнике не располагал, он сразу приступил к допросу пленного. В этом у него была своя манера. К знатокам немецкого языка он не принадлежал, но вопросы задавал всегда остро и довольно разумно.

Вот перед нашим разведчиком в заброшенной холодной крестьянской избе стоит тощий низкорослый офицер, разглаживая горло. Отросшая борода и его рыжие волосы истрепаны, а лицо исцарапанное — Юсупов постарался разукрасить его. Возраст трудно определить. Что только не натянул он на себя (и шерстяной клетчатый платок, и нашу телогрейку) под зеленый лапсердак. Крылов мимикой показал ему: чего, мол, чухаешься, как поросенок — перед тобой русский офицер. Фашист, поняв, перестал скоблить себя.

— Садитесь, горе-завоеватель. Мне необходимо разговаривать с вами, — спокойно сказал Урсов пленному на немецком языке.

— Уберите вашего горлодера! — присаживаясь на скамейку, произнес он и показал на стоящего у двери Юсупова.

— «Михаил Гаврилович», выйдите! — приказал Урсов.

Гитлеровец наглел.

— Ненавижу вас! Ненавижу коммунистов! Проклинаю вашу грязную и нищую Россию! — орал он.

— Очень плохо, господин офицер, с такими нервами на войне. Успокойтесь, выпейте воды, — одернул Урсов пленного.