Эстер

«Устоз» – так все они называли доктора. «Устоз» – по-узбекски означает «мастер», «учитель». Но мне кажется, что ученики вкладывали в это слово еще более высокий смысл. Мухитдин был их заботливым отцом, другом, покровителем, можно даже сказать кормильцем. Он обеспечивал их бесплатным жильем (ведь большинство студентов приехали в Наманган из других городов и даже краев), в Центре каждый из них получал зарплату… Кстати сказать, Центр нельзя назвать слишком уж прибыльным учреждением. Хотя здесь существует определенная оплата за прием и лечение, практически многие пациенты платят сколько могут. А если не могут, то ничего и не платят: табиб хорошо знает, как много вокруг бедных, очень бедных людей. Вероятно, только душевная доброта и неколебимая вера в необходимость своего дела помогают доктору справляться с той ношей, которую он взвалил на себя. Обширные замыслы, многочисленные заботы, многочасовой интеллектуальный и физический труд с утра до позднего вечера: доктор принимает обычно по сто пятьдесят пациентов в день…

Да, он – Устоз, настоящий Устоз и не зря ученики, обращаясь к учителю, произносят это слово вполголоса, почтительно склонив голову. Не удивительно, что сегодня они расходились с занятий пристыженные и огорченные.

Впрочем, я выразился неточно: они не расходились. Они почему-то вдруг начали… переодеваться. Одежда к тому же была очень странная: запачканные краской брюки, такие же, да еще кое у кого прожженные чем-то рубахи, заляпанные глиной ботинки и сапоги… Кто надевал тюбетейку, кто обматывал голову платком… Так на моих глазах врачи превратились в работяг – строителей… Видя мое изумленное лицо, Мухитдин, посмеиваясь, сказал:

– Да, мы все идем на стройку.

Вот тут-то я и припомнил слова Тимура: «договорим на стройке»…

Глава 16. Звезды на куполе

Мы прошли через двор, туда, где на открытой площадке возводилось новое здание Центра. Уже поднимался второй этаж. И хотя стройка выглядела достаточно обширной, я не увидел здесь ни кранов, ни бульдозеров, ни какой-либо другой строительной техники. Все делалось руками. Вот это я увидел сразу. на всех стенах здания работали люди. Клали кирпич, собирали арматуру, что-то сваривали. В одном из оконных проемов перед нами слепящее белое пламя разбрасывало во все стороны искры… Люди непрерывно поднимались по трапу, занося на носилках кирпич. Трап колыхался, как трамплин – вверх-вниз, вверх-вниз – глядеть было страшно на идущих с тяжким грузом! Вот-вот сорвет их с трапа… Нет, все рассчитано, прошли… И я с облегчением переводил дыхание. Прошли – и уже кто-то, стоящий на стене, выкладывает эти кирпичи…

Кстати, я очень удивился, узнав, что на стройке используется старый кирпич.

– Зачем? – спросил я табиба. – Сколько же вы времени потратили, разбирая старое здание!

Видно, уже пустила во мне корни американская ментальность, в основу которой входит заповедь: «Время – деньги»…

– Как зачем? – так же удивленно ответил мне Мухитдин и взял в руки кирпич. – Это же дореволюционный, у него коэффициент прочности – 130, а у нового – только 60! Вот посмотри… – Доктор, тут же разыскав где-то молоток, с размаху ударил им в самую середину кирпича. Молоток звонко отскочил, кирпич остался целым. – Это был старый, как видишь… А теперь берем новый… Вот он… – Удар молотком – и кирпич раскололся. – Вот такие дела, – подытожил эксперимент табиб. – Уже восемьдесят лет прошло, а все никак не разгадают секрет обжига!

Мы подошли к трапу, хотели было подняться – но тут табиб задержался. У подножья рабочий только что закончил замешивать раствор и Мухитдин, наклонившись, стал внимательно разглядывать его – будто в корыте не цементный раствор был, а лекарство, которое готовили для больного.

– Подожди, подожди, дорогой, – сказал он. И, взяв в руки лопату как-то очень ловко и привычно подсыпал в корыто еще цемента. – А то жидковато получается, – объяснил он рабочему, а заодно и мне.

Мы поднялись по трапу – и оказались возле тех самых «рыцарей огня», которых видели снизу. Они сняли шлемы, чтобы поздороваться – батюшки, да ведь это Абдураим и Махмуджон! Кажется, только что за партой я их видел… А табиб уже увлекал меня дальше. И куда бы ни заглядывал, везде находил себе дело. То, вынув из кармана блокнот, обсуждает с кем-то непонятные мне подробности именно здесь ведущихся работ, то лезет на торец стены и, распластавшись, чуть ли не улегшись на кирпичи, разглядывает кладку, то показывает сварщику, паяющему арматуру, где именно должен быть изгиб…

Меня просто поражало – когда же этот лекарь-травник, этот знаток восточной медицины успел стать строителем? Правда, по образованию он был инженером-гидротехником. Но ведь инженер-строитель – это нечто иное, это специалист, которому необходима совершенно особая и очень основательная подготовка. Не берусь судить профессионально, но то, как Мухитдин вел себя на стройке, говорило само за себя. Он был здесь таким же, как в своем врачебном кабинете.