Друж выплюнул найденную в траве косточку, сел на задние лапы, склонил голову и удрученно-задумчиво посмотрел на хозяина. Вообще-то хозяин у него добрый, но иногда, по непонятным Дружу причинам, ведет себя очень странно. Например, не позволяет ничего есть на улице, запрещает лаять на прохожих, грозит пальцем, если Друж порывается поиграть в догонялки с кошками. Говорит, кошки — это друзья. Наивный! Какие же они друзья, если так и провоцируют маленького щенка на громкий лай. Сидят, смотрят пристально своими огромными хитрыми глазищами, а подбежишь ближе — шипят, когти в ход пускают. Нет, кошки не могут быть друзьями; друзья друг на друга не шипят…
— Пошли, Друж, пошли, — хозяин слегка натянул поводок, и они стали переходить дорогу по белым полоскам, по «зебре».
На полпути Друж обернулся назад, посмотрел на то место, где пришлось оставить найденную косточку, тяжко вздохнул. Временами хозяина не понять, чудак-человек, не разрешил погрызть кость — и сам угощаться не стал. А ведь могли бы полакомиться оба, косточки хватило бы на двоих. Ладно, чего уж теперь об этом.
В сквере, дойдя до притаившейся под раскидистой ивой скамьи, хозяин спустил Дружа с поводка, а сам сел и заулыбался.
Друж рванул на газон. Какое здесь раздолье, какой простор! Хочешь, бегай, хочешь, прыгай, кувыркайся. И воздух не такой сухой, как у подъезда, и пылью не пахнет, не хочется чихать, а главное — на Дружа опять смотрит красивое небо.
Друж завалился на бочок, повизгивая от наслаждения, и начал быстро-быстро перебирать лапками. Он резвился, небо улыбалось, а на скамье, наблюдая за маленьким, еще несмышленым щенком, сидел хозяин. Такие моменты дорогого стоят.
…Набегавшись, Друж, напоминая неуклюжего медвежонка, подошел косолапой походкой к хозяину. Сел у его ног, завилял хвостиком.
— Нагулялся?
Друж тявкнул, попытался опереться передними лапами о скамью, но, не сумев удержаться, упал. Насупился, заскулил от обиды. А хозяин смеется. И чего смеется, спрашивается. Аж морщинки вокруг глаз появились. Много-много тонких лучиков, которые Друж всегда замечает на лице хозяина, когда тому весело.
— Ну иди, иди сюда, — сказал он миролюбиво, поставив Дружа на скамью. — Стоишь?
Друж начал обнюхивать скамью. Слишком много запахов вобрала в себя старая скамейка, так сразу и не разберешь, чем пахнут доски. Деревом, резиной, кошками, асфальтом, пылью, людьми… Скамейка источала разнообразные запахи, а Друж упорно пытался разложить их по полочкам — каждый запах на свою полку. Так у них, у собак, положено, так заведено.
Вот, например, одна дощечка сильно пахнет кошкой, и у Дружа перед глазами появился отчетливый образ огромного упитанного кота с нагловатой мордой. Наверняка здесь сидел его старый знакомый — черный кот Афанасий, что постоянно дразнит Дружа протяжным мяуканьем и змеиным шипением. Вторая дощечка пахнет рыбой и мокрой землей. Третья — гарью, а четвертая впитала в себя запах его хозяина. Этот запах самый лучший, знакомый, родной. И Друж, недолго думая, начал лизать четвертую дощечку языком.
— Погляди, кто идет, Друж.
Друж повернул голову, и в его глазках появился озорной огонек. По дорожке неторопливо шел знакомый мужчина (звали его Сергей Сергеевич), а рядом плелся карликовый бульдог Бадди.
Бадди был настолько стар и нерасторопен, что Друж при встрече постоянно удивлялся, как бульдог вообще умудряется передвигать лапами.
Засуетившись, Друж тявкнул и посмотрел на хозяина. Давай, мол, снимай меня со скамьи, самому мне не спрыгнуть.
А оказавшись на земле, с громким лаем понесся навстречу Бадди.
— Приветствую, — сказал хозяину Сергей Сергеевич.
Они обменялись крепким рукопожатием.
Увидев, что Сергей Сергеевич сел на скамейку, Друж начал скакать вокруг примостившегося на краю газона Бадди. Прыгал и тявкал, порываясь подобраться ближе к морде бульдога.
Тот не реагирует. Сидит, головой вертит и кряхтит, как неисправный мотор. А иногда и похрюкивает. Смешной он, Бадди этот. И заносчивый. Строит из себя пса-аристократа, никогда толком с Дружем не поиграет, только и знает, что сидеть и кряхтеть.
Бадди отвернулся, захрюкал и потерял к Дружу интерес. А Друж не отстает.