Если ты в опасности

Бабушка ненавязчиво ставила в пример Георгину – мол, хорошо учится, – но и только. Катя знала, что бабушка ворчит по привычке, и тогда уже пыталась понять, почему она не слишком жалует лучшую подругу внучки. Улыбается, но терпит, приветлива, но не радушна. Зная бабушкину противоречивость, Катя не пыталась добиться объяснений, просто старалась наблюдать. Георгина была не то что ведомой, она часто пряталась за Катю от общения, внимания, оставляла за ней решения, и в конце концов стало ясно, что бабушка опасается для Кати судьбы «палочки-выручалочки» при влипающей в неприятности подруге, но и этого так не произошло, возможно, из за той самой странной, обезоруживающей честности.

Как-то раз в школе случился скандал – подрались мальчишки, одному сильно досталось. Как водится, все говорили разное, и, конечно, милиция никому особо не верила. Кто-то дружит, кто-то нет, и, собственно, какая разница, кто первый начал, потому что драка была вполне обычной, просто тот, кто на секунду оказался наверху, с силой приложил соперника о торчащий камень. Повезло, не до смерти, но выясняли больше – не был ли причастен к драке кто еще.

– Тот парень, которого избили, просто неудачно упал, – сказала тогда Георгина, – на самом деле они хотели, чтобы упал тот, другой.

– Они? – переспросила Катя. – Их что, было несколько?

– Да, – Георгина пожала плечами. – Я из окна туалета видела, ждала, пока кабинки освободятся. На спину тому, кто был сверху, навалился еще один, а упали они вот так, ну, он и ударил.

Весь вечер Катя уговаривала Георгину пойти к директору и все рассказать, и весь вечер Георгина отнекивалась, говоря, что это не ее дело, что ее лично никто не спрашивал, и вообще – мальчишки из одиннадцатого класса. Катя оказалась упорнее, и спустя неделю милиция перестала досаждать визитами. Чем кончилось дело, никто не узнал, но в школе не видели больше никого из трех участников драки.

Если кто-то задирал одноклассников, прятал дневник или сумку, всегда можно было спросить Георгину. Если она не видела – говорила прямо, если видела – тоже не скрывала. И вид у нее при этом был такой, что никто не думал обвинять ее в ябедничестве, хотя однажды одна из самых отбитых девиц в классе этот вопрос ей все-таки задала.

– Ябеда – это доносчик, – спокойно ответила Георгина. – Я же не доношу, я отвечаю на вопрос, который мне задали взрослые.

– А не боишься сама? – прищурилась девица.

– Нет, – все так же равнодушно сказала Георгина. – А если свидетель ограбления, он тоже ябеда? Взрослые за нас отвечают. И за наши вещи, наверное, тоже. Думаешь, Анна Андреевна хочет отвечать за сумку, которую ты бросила в лужу? А директор?

У нее было простое представление о правоте. Может быть, этот разговор насчет ябед и не сошел бы ей с рук, но буквально на следующем уроке Георгина честно призналась, что не сделала домашку по английскому, потому что готовилась к контрольной по химии. Катя не узнала, было ли это правдой, но верила, потому что химия была Георгине гораздо важнее, а учительница просто отметила что-то в журнале и вызвала другого ученика.

Георгина влюбилась вскоре после окончания школы. Им обеим было семнадцать, Катя готовилась к очередным соревнованиям и институт отложила, а Георгина, не набрав баллов в медицинский, решила не терять год и поступила на филфак. Там, на филфаке, она и влюбилась в преподавателя, и что самое неожиданное, он ответил ей взаимностью. Так, по крайней мере, говорила Георгина, и у Кати не было причин ей не верить. Она рассматривала фотографии уже немолодого – тридцать четыре года – доцента, сомневалась, что он разведется с женой и прикидывала, где молодые, случись что, будут жить. Бабушка каждый раз придирчиво осматривала Георгину и каждый раз удивленно поднимала брови: все ждала, когда та сообщит о своей беременности. Катя же знала, что до секса у влюбленных дело так и не дошло.