Но вот и дни последнего тепла.Сияет клен, оконного стеклаКасаясь.По улицам шатается толпаКрасавиц.Красавицы сияют испитой,Последней, острой, нервной красотойС мечтательным и хищным выраженьем.Все нараспашку, навзничь, напоказ,Все веет размножением и разложеньем.Повсюду жгут листву. В ее дымуМучительно бродить по одному:Всё – по два.Но ясно, что не выйдет ничего:Всё напоказ, и все обречено.Всё будет подло, медленно, черно,Бесплодно.Все рвется умирать и истреблять.Природа, как накрашенная …,Невинна.О тупике кричит любой пустяк,И летом тоже так. Но летом такНе видно.Под окнами – дворовый стадион.Всеобщей суете под стать и он:ЧасамиВ футбол гоняет цвет пяти дворов.Аплодисменты, свист, кричалки, рев —Всё сами.Чрезмерен каждый выкрик,каждый штрих —Как поцелуй с оглядкой на других;И, краемСознания – «Наш век не так тяжел:Да, всё вразнос, а мы еще в футболИграем!»И точно так в прощальный свой расцветШевелится и шепчет всякий бредДержава,Которая, как старое «пежо»,В закатном свете выглядит свежо,Но ржаво.Листва шумит, хотя уже суха.На всем кресты, зияние, труха,Как будто на машинке буква «Х»Залипла.И в кабаке, и в доме, и в мозгуВсё голосит: «Я буду! Я могу!» —Но сипло.Всё кончится, иссякнет и умретБез смысла и трагических высот.Всё выродится в скверный анекдот.Нет времени честней, чем бабье лето,И если я люблю его-то вотЗа это.