Если небо молчит

В зале, больше похожем на винный погреб, чем на ресторацию, причудливо подсвеченном фонарями сквозь витражи, играл гитарист в сомбреро. Рядом, разодетая, как цыганка, молодая особа азартно подыгрывала ему на кастаньетах. Украшенные ивовыми прутьями стены, в тех местах, где их доставал тусклый свет факельных бра, казались влажными от сырости. Столики, покрытые длинными, почти до пола, узорчатыми скатертями и хаотично расставленные по всему периметру зала, печально помаргивали горящими фитилями в крохотных розетках.

Ресторан был пуст. Музыкальный костюмированный дуэт развлекал сам себя. Завидев вошедших, девица выплыла на середину погреба и принялась отплясывать хоту[7], зазывно сверкая глазищами.

– Смотри-ка, – удивилась Татьяна. – Из посетителей никого нет. Мы здесь одни.

– Неудивительно, – хмыкнул Максим. – «Аста маньяна» означает «до завтра». Это все равно как повесить на двери табличку «Мест нет. Спасибо за понимание».

И они дружно рассмеялись.

– Знаешь, – признался он, усадив свою спутницу за столик и расположившись напротив, – когда я с тобой, мне не хочется думать ни о Корже, ни об убийствах, ни об опасности. Окружающего мира не существует. Нет никого вокруг. Пусто, как в этом зале. Есть только ты… и я…

– Я и ты… – улыбнулась Михеева.

Она сняла очки и теперь, в лучах света, процеженного сквозь витражное стекло, казалась Максиму нарисованной мягкими цветными карандашами.

Проворный официант разложил перед ними меню и винную карту. Танкован наугад заказал холодный суп-пюре гаспаччо, блюдо из риса «паэлья валенсиана», турнедо из говядины и бутылку красного вина «Оливо Миленарьо».

– Эстетствующий чревоугодник! – рассмеялась Татьяна.

Он мягко накрыл ладонью ее руку и загадочно вздохнул.

– Милая моя… Самая лучшая на свете Танечка…

– Ты хотел мне открыть свой важный повод? – Она лукаво прищурилась.

– Именно, – кивнул Максим. – Я собирался тебе сказать… – Он вдруг сорвался с места, осененный блестящей мыслью, и бросился к гитаристу в сомбреро.

Михеева внимательно наблюдала, как они о чем-то перешептывались, изредка бросая в ее сторону заговорщицкие взгляды, как музыкант настраивал инструмент, а девица поправляла юбку. Наконец все трое направились к ней, загремела гитара, застучали кастаньеты, а Танкован, бледный от гордости и волнения, вдруг затянул несильным, но чистым голосом: «Ми-ла-я! Ты услы-ышь меня-а! Под окном сто-ю Я с гита-ро-ю!»

Он набрал побольше воздуха в легкие и, упав на колени перед столиком, почти закричал: «Так взгляни ж на меня хоть один только раз! Ярче майского дня дивный блеск твоих глаз!»

Татьяна улыбалась так, что у нее заболели скулы.

«Не физик, а позорище! Клоун! – думал про себя Максим. – Хорошо, что меня не видит никто из знакомых… На что только не пойдешь, когда на кону – будущее».

Он подполз на коленях к Михеевой и, не понижая голоса, простонал:

– Любимая! Прошу тебя! Заклинаю тебя в присутствии этих пестрых свидетелей: будь моей женой!

Когда они вновь сидели за столом и чокались высокими бокалами с длинными ножками, она вдруг перестала улыбаться и тихо спросила:

– Ты зовешь меня в ЗАГС? Через пару дней после того, как уже был там с другой?

Танкован поставил бокал и сцепил пальцы под подбородком.

– Ну зачем ты так?.. – укоризненно произнес он. – Я ж от чистого сердца… Никогда и никого, кроме тебя, не звал в жены. Никому не говорил такого. Даже для Светки другие слова нашел – пустые, ничего не значащие. Ее уже нет… А мне стыдно за свою глупость и ложь.

– Значит, со мной по-другому? – спросила Татьяна.

– С тобой все по-другому. Все иначе. Все впервые. – Максим смотрел ей в глаза. – Я и люблю – в первый раз. Тебя люблю… Тебя, Таня…

Она вдруг опустила голову.

– Я тоже тебя люблю, Максим…

Танкован просиял.

– Значит, ты выйдешь за меня замуж?

– Я подумаю.

Он вскочил с места.

– Я хочу, чтобы нас расписали немедленно! Прямо сегодня! Чтобы ты не думала всякие глупости – сегодня же обменяемся кольцами под музыку Мендельсона.

– Сегодня нас не распишут даже по ходатайству президента, – засмеялась Татьяна. – Уже поздно… Да и колец нет.

– Тогда – завтра! – настаивал Максим. – Похлопочи, милая, у тебя же есть связи! Дрожу от нетерпения назвать тебя своей женой!

– Хорошо, – улыбнулась она. – Сделаю все, что в моих силах. Но у меня условие, дорогой…

– Любое! – с готовностью воскликнул Танкован. – Мне еще спеть? Или выпрыгнуть из окна?

– Хорош кавалер! – Татьяна покачала головой. – Поел, попил, потанцевал – и в кусты! В смысле – в окно. Это одно и то же, поскольку ресторан на первом этаже.

– Понимаю, – подмигнул он. – Ты хочешь, чтобы я сиганул с телебашни?

– Я хочу, чтобы мы провели наш медовый месяц… – она заговорщически наклонилась к Максиму, – …в Сыром Яру.

– Что? – опешил он. – Ссылка в Сибирь? Я не декабрист, любимая, чтобы из-за меня тащиться в глушь. Я полагал, нам больше подойдут Мальдивы или на худой конец Турция.

– Мальдивы подождут, – решительно возразила Михеева. – А Сырой Яр ждать не будет. У нас с тобой как минимум три причины мчаться туда безотлагательно.

– Называй. – Максим приготовился загибать пальцы.