Если небо молчит

В отчаянии меряя шагами длиннющий коридор с нахально улыбающимися фарфоровыми шлюхами, Максим пытался сосредоточиться на главном: его судьба сделала жуткий, непредсказуемый поворот. Бог, который любит умных, почему-то посмеялся над ним. Единственной надеждой на спасение, соломинкой, способной вытащить его из бурлящей воды на берег новой, беззаботной жизни, остается Михеева. Ставки выросли, и все они сделаны на очкастую адвокатессу. Теперь Татьяна для него не только деньги, крыша над головой и какая-никакая поддержка, но и серьезная перспектива на будущее. Блондинку необходимо удержать возле себя любой ценой. Приклеить, привинтить, приварить к себе обаянием, сексом, безумными словами, красивыми поступками, умными речами и жаркими признаниями. И уж в этой игре допустить ошибку никак нельзя.

Поездка к Светке на сегодня, конечно, отменяется. Еще не хватало рисковать отношениями с Михеевой ради спокойствия обманутой дурочки. Завтра… нет, уже сегодня Татьяна узнает, что он уволен, и ему отныне придется придумывать серьезные оправдания своим ночным отлучкам. А «Пещере» он все объяснит. Не станет же она, в самом деле, эгоистично дуться и закатывать истерики, когда у жениха такие проблемы на работе! В конце концов, их будущая семейная жизнь напрямую зависит от его карьерных успехов. Так он ей и скажет.

Поколебавшись, Максим набрал Светкин номер. Длинные, безответные гудки означали, что девушка не слышит звонка. Наверное, едет в метро или заскочила в парикмахерскую, предвкушая поход в «лучший ресторан Москвы». Танкован уже собрался нажать «отбой», когда на другом конце вдруг сняли трубку.

– Алло, – услышал он незнакомый мужской голос. – Алло. Говорите…

– Это… кто? – ошеломленно пробормотал Максим.

– А кто вам нужен? – нахально поинтересовался голос.

– Мне нужна Света, – мрачно ответил он. – Позовите, пожалуйста, Светлану.

– Она не может ответить. – Мужчина на том конце явно дразнил его. – А вы с какой целью звоните?

– Уже – ни с какой, – зло бросил Максим. – Передайте ей, что звонил Танкован, но больше беспокоить не будет.

– Господин Танкован! – радостно пропел голос. – Я знал, что нам еще доведется с вами пообщаться!

– Мы знакомы? – хмуро спросил он.

– Еще бы! Моя фамилия Блатов. Я старший оперуполномоченный УВД Южного административного округа. Помните такого?

«На тебе! – стукнуло в голове у Максима. – Эта стерва Светка все-таки обратилась в милицию! Но почему? Что я опять сделал не так? Где допустил промашку?»

– Нам необходимо срочно встретиться с вами, – продолжал Блатов, но уже не радостным, а ледяным голосом. – Беседа обещает быть долгой.

– Беседа? – растерялся Танкован. – О чем?

– Точнее – о ком, – поправил оперативник.

– О Руслане?.. В смысле, о Кушеве? С ним опять что-то стряслось?

– Все, что с ним могло стрястись – уже стряслось, – сухо заметил голос. – А разговор наш пойдет о Светлане Андреевне Тузовой.

– Кто это? – вырвалось у Максима.

– Как! – насмешливо воскликнул Блатов. – Вы не помните имени своей невесты?

– Светка?.. А при чем здесь… То есть я хотел сказать… Почему вы заинтересовались Светланой?

– В большей степени – вами, – уточнил оперативник. – И на этот раз – в связи с делом гражданки Тузовой.

– С каким еще делом?! – закричал Танкован. – Что с ней?

В трубке на секунду повисла тишина, а потом все тот же голос произнес с расстановкой:

– Не знаю, новость ли это для вас… Но Светлана Тузова… ваша невеста… девушка, с которой вы вчера были в ЗАГСе… Словом, она застрелилась.

17

Маргарита с трудом разлепила веки. Раскаленное сверло буравило мозг. Он пузырился, разбухал, как замешанное тесто, рвался наружу из черепной коробки, выталкивая из орбит глаза, сотрясая носовые перегородки, ломясь в барабанные перепонки. Виски, гудящие, как кровельное железо на ветру, грозили вот-вот лопнуть. Уши заложило, словно ватой. Рот застыл в неестественной гримасе – челюсти свело, а сухие, натянутые, как бельевая веревка, губы нестерпимо болели. Маргарита попыталась облизать их, но не смогла: язык был прочно прижат к нижним зубам чем-то тяжелым и горьким на вкус. Щеки горели, будто по ним прошлись наждаком.

Ей казалось, что ее пылающая, пульсирующая адской болью голова отделена от тела. Члены одеревенели, она их чувствовала, но как-то отстраненно, как если бы ее руки, ноги и туловище покоились рядом, сваленные в кучу, бесполезной, бесформенной грудой, а жизнь переместилась целиком в гудящую черепную коробку.