Если бы только

Вот оно сострадание, которое он видел раньше. У маленькой нахалки добрая душа.

— Как отец наказывал тебя за проступки?

Ублюдок не позволял ей завести питомца. Этим вечером он был на волоске от того, что Гален назвал бы словесными оскорблениями. Как далеко он заходил с ребёнком?

Когда она напряглась, Вэнс провёл пальцами по её волосам:

— Сейчас мой отец твёрдо верит в порку, но мама предпочитает домашние аресты. Лично я предпочёл бы быть отшлёпанным, чем застрять дома на весь день.

Хороший коп; плохой коп. Если Гален не смог запугать преступника разговорами, искренность Вэнса всегда вытаскивала из них ответы.

— Он отправлял меня в мою комнату.

Её лицо стало мрачным, будто в чистую воду попали чернила.

Гален почувствовал, как к нему взывают инстинкты.

— Без ужина? — легко спросил Вэнс.

Его обеспокоенный взгляд нашёл Галена поверх её макушки.

— Ха. Как минимум.

Она отвернулась к груди Вэнса.

Как минимум? Гален контролировал голос, сохраняя тон ровным:

— Как долго он оставлял тебя там, Салли?

— Ох, всего лишь до следующего дня.

Несмотря на ее попытки, чтобы слова прозвучали легкомысленно, в них все равно сквозили напряжение и боль.

— Я спускалась вниз к завтраку.

И если она облажалась во время завтрака?

— И самое долгое?

— Ох. Не долго…

— Будь честной, милая, — сказал Вэнс, и она напряглась, уловив предупреждающую нотку в его голосе.

— Три дня, — прошептала она у груди Вэнса.

Её смешок был слабым, наполненным болью.

— Если бы из школы не позвонили узнать, почему я отсутствую, думаю, что я до сих пор могла бы находиться там.

Почему никто не отправил этого ублюдка в ад? Мышцы на челюсти Галена сжались, препятствуя возможности говорить.

— Сколько тебе было лет? — Вэнс справлялся лучше Галена, продолжая задавать вопросы.

— Думаю, двенадцать. Моя мать… — её рот сжался от боли в тонкую линию.

Вот оно. Как в его любимой детской игре, подсказки, наконец, выстроились в ряд, чтобы раскрыть преступление. Он не планировал спрашивать об этом так скоро, но возможность скользнуть в приоткрытую щель ее защиты была прямо здесь.

— Салли, почему твой отец сказал, что ты убила свою мать?

Ее лицо покинули все краски.

— Ты…

Мама. О, мама. Салли не могла, не могла поверить, что он задал ей такой неслыханный вопрос. Её мысли сбежали, исчезли, оставляя разум в мрачной пустоте. Как собака, задыхающаяся на цепи, она почувствовала сжатие вокруг горла, пока не осталось только свистящее дыхание. Неспособная даже взглянуть на жестокое животное, спросившее такое, она прижалась лицом к груди Вэнса.

— Отвечай на вопрос, Салли.

С решительной хваткой Вэнс развернул её лицом к своему напарнику.

Нет. Не буду.

Взгляд Галена встретился с ней, заманивая в ловушку. Терпеливое ожидание в его глазах было невозможно игнорировать. Спустя мгновение он бросил ей то, на что легче ответить.

— Сколько тебе было лет, когда она умерла?

— Одиннадцать.

В субботу днём. В её волосах была солома после игры в амбаре с котятами. Домашнее задание она закончила прошлым вечером, потому что была «ботаником». Её позвали в дом, чтобы ответить на звонок. Вечером у Лорен была незапланированная вечеринка в честь дня рождения, и Салли пригласили. Популярная девочка позвала на вечеринку её, пухленькую заучку. От волнения она чувствовала себя воздушным шаром, готовым лопнуть. Затем всё пошло наперекосяк.

— И у меня было новое платье.

Она закрыла свой глупый рот, зная, что уже слишком поздно.

Черты лица Галена заострились.

— Почему новое платье стало проблемой?

«Пожалуйста, мама. Пожалуйста. Я буду выполнять всю работу по дому и уберусь в амбаре, и…». Она умоляла и умоляла, просто потому что знала, что правильный внешний вид позволит ей стать одной из них — возможно, не одной из толпы — но нормальной девочкой. И она не застряла бы, проводя время по-прежнему в компании лузеров, с теми, у кого действительно был избыточный вес, или с теми, кто находился на социальном обеспечении. С теми, у кого прыщи. Или с теми, кто никогда не мылся. Боже, какими мелочными они все были. Какой она была.

— Отец сказал: «Нет. Больше никаких денег на одежду».

— Так как ты получила новое платье? — нежно спросил Вэнс.

— Мама отвезла меня в город. Шёл снег. Было ветрено.

Выйдя из магазина, она не могла видеть из-за разметавшихся от ветра волос. Машина сотрясалась от порывов ветра. Снег, бьющийся о лобовое стекло, скворчал как бекон на сковороде. Ветер превратился в настоящую метель.

Глаза Галена засветились пониманием. Древние греки любили трагедии; это их наследие облегчило ему понимание?

— Авария? — спросил он мягко.

— Мост был старым. Под свежим снегом был лёд.

Их занесло. Она сглотнула, во рту появился металлический привкус.

— Машина… Проломились перила.

Крики, падение и снова крики. Удар, звуки гнущегося металла и скрежет, устрашающее столкновение, до сих пор выбивающее её из ночных кошмаров.

— Мы опрокинулись на бок.

Так много боли, повсюду кровь, будто кто-то пнул ведро с красной краской.

Мама. Мама! Не отвечает. Трясу её. Кричу и плачу, и….

— Ш-ш-ш.

Вэнс погладил её по волосам.