Если бы мы были злодеями

Но спустя несколько секунд я уже откинул одеяло и пересек комнату, украдкой бросив взгляд на Джеймса. Я не мог ручаться, спит ли он мертвым сном или старательно притворяется.

– В чем дело? – прошептал я, когда оказался достаточно близко, чтобы она меня услышала.

Здесь было посветлее. Нежная кожа под ее глазами припухла, стала едва не пурпурной. Мередит выглядела измученной.

– Я не могу заснуть.

Моя рука дернулась к ней, но не коснулась.

– У нас был плохой день, – сказал я, запинаясь.

Она вздохнула и кивнула.

– Ты зайдешь?

Какое бы сочувствие я ни испытывал к ней, оно замерзло, застыло у меня в животе.

– Мередит, – сказал я. – Твой парень мертв. Он погиб этой ночью. Или утром.

– Да, – ответила она. – Знаю. – Слезы заструились из ее глаз, капли повисли на носу и потекли к подбородку. – Но я… просто… – Она зажмурилась на мгновение, а когда снова открыла глаза, они были пустыми и бесцеремонными. – Я не хочу спать одна.

Я уставился на нее. И оцепенел. Ледяной холод проник в мои руки и ноги, расползаясь по моим клеткам и оставляя вымороженные следы во всем теле. Я сжал кулак и оглянулся на Джеймса. Я мог видеть копну его волос, торчащую над подлокотником дивана. Светло-каштановых. Нуждающихся в стрижке.

Не имеет значения, где я сплю, решил я. Ничто не имело особенного значения после того, что мы сделали прошлой ночью, и того, что видели и о чем говорили сегодня утром.

Наши две души – если не все шесть – уже конфискованы. Так мне казалось в ту минуту.

– Ладно, – ответил я. – Хорошо.

Она кивнула и вернулась в комнату. Я пошел следом за ней, закрыв за собой дверь. Одеяло и подушки на кровати были разбросаны. Я как был, в джинсах, растянулся на простыне. Я ведь собирался спать в одежде.

Ладно, мы сможет подремать. И ничего более.

Мы не прикасались друг к другу, даже не разговаривали. Она забралась в постель и легла на бок, спрятав руку под голову. Она наблюдала, как я устраиваюсь, взбивая подушку. Когда я угомонился, она, наконец, смежила веки. Но слезы просачивались, выкатывались из ее глаз, проскальзывали между ресницами и медленно высыхали на щеках. Я старался не обращать внимания на то, как она дрожит на матрасе. Это напоминало тиканье каминных часов в Замке: мягкое, настойчивое, которое невозможно игнорировать. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем я поднял руку, не глядя на нее. Она замерла, потом придвинулась поближе и положила голову мне на грудь. Я обнял ее.

– Боже, Оливер, – произнесла она сдавленным голосом, зажимая рот ладонью, чтобы не закричать.

Я погладил ее по волосам.

– Тсс, – прошептал я. – Не надо. Я знаю.

Сцена 4

«Цезаря», конечно, отменили, да и лекции мы не посещали. Мы дважды пили чай с Фредериком в Халсуорт-хаусе, и Гвендолин однажды поужинала с нами, но после их визитов мы вообще никого не видели, кроме дежурившей в коридоре медсестры.

Приближался День благодарения, а вместе с ним и краткосрочные каникулы. Во вторник нам разрешили вернуться в Замок и собрать наши вещи. Вечером мы собирались посетить поминальную службу по Ричарду, где мы впервые с той злополучной вечеринки должны были увидеть остальных.

Замок был пуст, но в нем что-то изменилось. В воздухе витал запах химикатов, резины и пластика, а еще чувствовался пот дюжины невидимых незнакомцев. Я выглянул в окно: лестницу, ведущую к причалу, оцепили жирным желтым перекрестьем полицейской ленты.

В Башне все, кажется, находилось на своих местах, но я тщательно перебирал вещи, задаваясь вопросом, действительно ли я оставил книгу на краю прикроватного столика и были ли мои ящики чуть приоткрыты. Я вытащил чемодан из-под кровати и быстро покидал туда рубашки и брюки – и чистые, и грязные, – бросив их поверх разномастных туфель, носков и свернутых шарфов. Джеймс упаковал сумку даже вдвое быстрее – с необычной для него небрежностью. Мне стало интересно, чувствует ли он то же, что и я, что мы – чужаки в собственной комнате. Впервые я с нетерпением ждал, когда поеду на несколько дней домой.

Я стащил чемодан вниз по винтовой лестнице, ругаясь, ворча и хватаясь за перила, когда колесики едва не проехались по моим кроссовкам. В библиотеку я ввалился вспотевший и раздраженный. Джеймс в одиночестве стоял перед камином, засунув руки в карманы и нахмурившись. Я рухнул в кресло.

– Неужели огонь горел все это время? – спросил я.

– Нет, – ответил он и схватил медную кочергу, висевшую на стене.

Он стоял между мной и камином, подбрасывая в огонь пару тощих дровишек.

– Я его разжег.

– Но почему?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Просто без огня все казалось неправильным.

– Теперь все кажется неправильным, – произнес я.

Он опустил голову, но я не видел его лица: Джеймс стоял спиной ко мне. Он вновь поворошил в камине кочергой.

– Ты летишь домой сегодня или завтра? – спросил я.

– Сегодня ночью. Успел заполучить билеты на самый поздний рейс: купил в последнюю минуту.

Два предыдущих года мы с Джеймсом оставались на День благодарения в Замке. Но уже в понедельник декан Холиншед сообщил нам, что впервые за двадцать лет кампус закрывается на все время студенческих каникул.