Если бы я не был русским

Серафим получил деньги за книгу и, несмотря на многообещающие свидания с Линой, Юлией-Аделаидой, покинул город, продолжая искать успокоение своей мятежной души и никому, в том числе и ему, неведомой правды, уехал с «белыми братьями» в горы. Но и здесь оказалось всё то же. «И что за невезение Серафиму! Куда не ткнётся — всё одно и то же: инстинкты, комплексы да голый фрейдизм…» Встреча с другом-художником и другом друга в красном галстуке и чёрном пиджаке (отличительные особенности членов «Русского союза» в романе) в «Погребке», расчувствовавшегося за водкой при воспоминаниях «нищего прошлого», окончилась ссорой и дракой, 15 сутками отсидки Серафима, но не «приятелей». Милиция отнеслась к ним «с пониманием», к этим «тупоголовым жидоморам», как их окрестил Серафим.

И вот накопилось в душе его столько, что, украв в своей бывшей школе пистолет, натренировавшись стрелять по свечкам, задумал Серафим хлопнуть на «их» митинге главу «Русского союза». Но и террор не удался, потому что главой-то оказался Жорка Аверьянов. А Лина, стоявшая в толпе совсем рядом, поцеловала Серафима. Бежит Серафим оттуда под крики «Вся власть Союзу!», теряет пистолет. Весна. Набережная. Литейный мост. Полёт с моста в бездну. Только вспоминает Серафим, что он умеет хорошо плавать.

Покоя Серафим Бредовский не находит и в монастыре, где он было умиротворился и начал трудиться в тишине и на лоне природы во славу Божью. Ведь бежал он из города без документов. Пришлось уйти.

И вот добрёл он до деревни Удово. Крохотной деревушки, а когда-то бывшей большим селом на 120 дворов. Жили нынче тут несколько старух, Володька-глухой да мальчонка Костя. Поля давно поросли сорными травами, а дороги размыли дожди… Описание того, как живёт Удово и его оставшиеся поселяне, мы, а вернее автор, нашёл в рассказе Серафима, оставленном в домишке, где тот жил некоторое время. Рассказ назывался «Володька-глухой». Послал автор рассказ редакторше М. в её журнал «Секс и национальное самосознание». Рассказ не напечатали, зато прислали абсурдный ответ, более абсурдный, чем жизнь в деревне Удово, где разрушились не только дома и коровники, но и нравы, традиции, вера.

Володька-глухой как бы дружил с мальчиком Костей, которому он сначала случайно отрубил палец, а потом постепенно Косте пришлось отдать почти все выступающие части своего тела, чтобы не потерять дружбу глухого, являющуюся для него единственным развлечением и ценностью в этой глухомани.

«В преддверии весны оцепенение и чувство богооставленности усилились. Человек науки объяснил бы это отсутствием витаминов и солнечного света, но мыслящие люди нашего времени, и я в их презренном числе, с подозрением относятся к слову «наука», находя в нём что-то от паука фонетически, а онтологически нечто прямо противоположное этимологии этого слова, означающего всего-навсего суеверие XX века».

Бегство Серафима из деревни окутано мистическим ужасом его души и отсутствием реальных причин к этому. Ночью он выбежал, «сорвав крючок и распахнув дверь, нечленораздельно мыча, со стоящими вертикально на голове длинными, уже полуседыми волосами …Широкую просеку, на которой он очутился, заливало лунное серебро, словно театральную сцену в момент любовных объяснений».

Художественным противовесом абсурду ситуаций, гротескам является глубокий лиризм автора, сила владения тем, что он бесконечно ценил в русской культуре, — возможностями русского языка.

Опять к Серафиму «приближался антропоморфный ужас в виде человека в бесформенной одежде…», приблизился и исчез. А Серафим «…словно человек, внезапно попавший на Юпитер … оторвал от земли многопудовое тело и, утвердившись на чугунных ногах, сделал первый шаг во всё сгущающееся и не предвещающее ничего хорошего будущее».

Мчится, уносит Серафима в никуда товарняк. В тёмном вагоне он слушает исповедь убийцы, лицо которого в лунном свете не соответствовало страшному, а скорее, грустному рассказу.

Сойдя на пустынной станции и взобравшись в горы, Серафим приковал себя цепью, найденной в вагоне товарного поезда, к дереву. Пути назад нет. Ключи брошены в пропасть. Постепенно он теряет силы. И вороны всё более густой и постоянной толпой ожидают вокруг его смертного часа. Но даже здесь, на «столпе», временами жестоко наплывают то голод, то похоть.

Вот и прошёл герой свой путь — путь Мученика.

Эпилоги № 1 и № 2 автор пишет, как бы играя, вернее «манипулируя» сюжетом, показывая, что всё это могло бы быть…