Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

«Я его знал. В Севастополе он читал лекции по анатомии врачам, – через полвека после Крымской кампании записывает доктор Маковиц-кий крупицы воспоминаний, оброненные Толстым в беседе. – Долгорукий – один из 300 <офицеров> назначенных Николаем Павловичем изучать медицину – облокотился на мышку трупа, чтобы меня удивить…» (Значит, не только ходил, но и лекции слушал вместе с назначенными царем изучать медицину, и операции смотрел.) «Пирогов – умное лицо – секцировал <рассекал> труп и показывал операцию, которую врачам приходилось делать. Пирогов много доброго сделал».

Для многих мыслящих россиян Крымская война важнейшее – переломное событие в отечественной истории.

«Много политических истин выйдет наружу и разовьется в нынешние трудные для России минуты. Чувство пылкой любви к отечеству, восставшее и вылившееся из несчастий России, оставит надолго следы в ней», – заносит в дневник Толстой на пути в Севастополь.

«Перед нами разыгрывается великая драма, которой следствия отзовутся, может быть, через целые столетия; грешно, сложив руки, быть одним только праздным зрителем», – пишет Пирогов из Крыма в письме к жене. «Севастопольские письма» Пирогова (такое они получают название), которые предназначены, по его признанию и просьбе, не только для жены, но и «для других добрых людей», читает вся образованная Россия.

Замечательно сходство суждений! Замечательно также, что после войны, полагая за грех сидеть сложа руки, оба попробуют свои силы в педагогике, захотят готовить людей для того будущего, которое видится им из Севастополя.

Глава 5 «Кошмар чахотки»

…Но все подозрительно

Из Севастополя, где он на самых опасных участках, Толстой пишет брату Сергею: позади остался скверный период жизни, тяжелый душевно и физически – «был болен», а здесь, в Севастополе, период жизни приятный – и здоров.

Прежде чем попасть в Крым, Толстой в Дунайской армии – туда его переводят с Кавказа. На Дунайском театре своя военная кампания, и он, хоть и не всегда на передовой (служит «по особым поручениям») в ней участвует. Его томит, что не всегда – на передовой: «Вы полагаете, будто я подвергался всем опасностям войны, а я… преспокойно живу в Бухаресте, прогуливаюсь, занимаюсь музыкой и ем мороженое».

В жизни Толстого пора, которую Нехлюдов в «Воскресении» назовет «чисткой души» – время от времени наступает потребность вытряхнуть из души весь накопившийся сор. Дневник полнится резкими критическими оценками своего характера, помыслов, поступков. Тягостному душевному состоянию сопутствуют физические недомогания: «Здоровье мое нехорошо. Расположение духа самое черное. Чрезвычайно слаб и при малейшей усталости чувствую лихорадочные припадки».

В севастопольском дневнике тоже постоянно встречаются упоминания о мучающих его недугах, и все же общая оценка – здоров.

Однажды на Дунае, то ли и вправду хворая, то ли будучи не в духе, заносит в дневник: «Я очень болен. Кажется, чахотка. Ничего не писал». (Обратим внимание на стоящие рядом чахотку и ничего не писал.)

Мысль о чахотке возникает у него не впервые. Страх болезни, похоже, издавна таится в нем. Двумя годами раньше, на Кавказе, простудившись на охоте, он тоже «подумывает» о чахотке.

Видимо, «ясные признаки к чахотке», которые обнаруживались у отца, не стираются из памяти сына. Что говорить об отцовских кровохарканиях, если до глубокой старости не забывается, того более – заносится в стариковские воспоминания как одно из памятных детских впечатлений: родственник-гость, появившийся в гостиной в халате, – у него была последняя стадия чахотки.

По дороге с Кавказа в Дунайскую армию Толстой, используя отпуск, заезжает в Ясную Поляну. Все четверо братьев сходятся вместе (обстановка в имении самая простая – спят в общей комнате на полу). Не исключено, что возникают разговоры о здоровье – в их переписке тема наличествует. Возможно, у Дмитрия и Николая Николаевичей уже заметны приметы заболевания, которое на протяжении ближайших шести лет сведет обоих в могилу.

Знаем, что Лев Николаевич после смерти брата Митеньки (в январе 1856-го) корит себя за недостаток чувства, которое якобы вызвало в нем это событие. Знаем также, что укоры несправедливы: событие пережито им сильно и остро. И, видимо, не только душевно.

Недели три он – «в тумане», нездоров: «приливы к сердцу, которые меня было напугали, но теперь доктор сказал, что это геморроидальное, я перестал пить кофе и водку, и мне стало гораздо лучше».