«Если» 2010 № 08

Но из дома выходить иногда надо. За хлебом, за молоком. Я и выходил. Руки суну в карманы и иду себе, глядя под ноги. Трещинки в асфальте считаю. Однажды иду в булочную, задумался и на что-то мягкое наступил. А мягкое как дернется! Я ногу убрал, смотрю: котенок на тротуаре лежит. Я его ботинком пошевелил, перевернул, а у него рана в животе, глубокая, и кровь сочится. Котенок необычный: одноглазый и без хвоста. Смотрит на меня, губами еле-еле шевелит: помоги, мол. Я голову поднял и только тогда сообразил, что прохожих вокруг полным-полно. И все они идут мимо меня и мимо котенка и старательно рожи отворачивают.

Я одного такого прохожего за руку схватил — у него как раз и мобильник был.

— Пожалуйста, — говорю, — помогите. Тут котенок раненый. Вызовите «скорую»!

Он руку выдергивает:

— Какую еще «скорую»? Нет у меня в телефоне такой функции — «скорую» для всякого отребья вызывать!

Я другого пытаюсь схватить: а он отшатывается, словно от меня воняет. А ведь от меня не воняет, это я точно знаю. Я нарочно перед выходом на улицу одеколоном побрызгался. Но на всякий случай все равно понюхал под мышкой: свежо. Приятный такой запашок. Так чего же они?..

Короче, схватил я котенка на руки и побежал с ним в ближайшую ветлечебницу. А румяная сестричка в приемной мне и говорит:

— Прости, — говорит, — мальчик. Не примем мы твое животное.

Я на нее смотрю, понять не могу:

— Да как же так? Он ведь умирает…

— Это не обычный котенок, — говорит сестричка. — Это один из Ее прихвостней.

— Кого — Ее?

— Этой сучки Алисы. Так что убирайся-ка ты со своим животным подобру-поздорову, пока я милицию не вызвала.

Ну, я и убрался. Хотел домой убраться и там котенку рану перевязать. А он, сволочь, умер, пока я его в троллейбусе вез.

1

Папа очень хотел, чтоб я вырос приличным человеком. Поэтому он бил меня ремнем по заднице, а по субботам заставлял смотреть образовательный канал. Я смотрел образовательный канал очень внимательно, не отводя глаз, чтоб отец не подумал, что настало время новую трепку задавать.

По образовательному каналу шли разные познавательные передачи. Там часто выступали всякие умные люди. Среди них было много ученых, изобретателей и поэтов. Один поэт, усатый такой — его передачу часто повторяли, — рассказывал, как необходима народу вера. Она, мол, две тысячи лет назад призвала в наш мир Сына Божьего, семьдесят лет назад вызвала из небытия революционные силы, а теперь вот призывает выдуманных героев вместе с новообразованной духовной сущностью. Он так и говорил: «новообразованной духовной сущностью», и я смеялся, услышав эту фразу — очень она мне забавной казалась.

Еще выступал один дядька, бородатый, он рассказывал про какого-то английского ученого, который изобрел хитрый приборчик, чтоб усиливать веру, и прямо на лекции перед студентами так ее усилил, что Сатану силой мысли вызвал; слава богу, Сатана английского ученого на глазах у потрясенных студиозусов сожрал и исчез восвояси. Жаль только, он его вместе с приборчиком сожрал. Очень жаль.

Был и дядька в погонах — звезды, нашивки, всё как полагается. Он говорил, что ради светлого будущего мы должны верить в Алису и ее космодромы, а потом сказал, что писатель, который придумал Алису, очень хороший писатель, можно сказать, гениальнейший писатель, и заслужил Нобелевскую премию по литературе, но реакционные силы на Западе… На этом моменте я обычно засыпал, и папа отвешивал мне подзатыльник. Подзатыльник меня бодрил, и я просыпался.

Вообще там много чего интересного было, по образовательному каналу-то.

Не зря ж я изобретателем решил стать.

0. ПУСК!

И вот мы сидим во внутреннем дворике замка: я, Пашка и Виктор. Пашка и Виктор пьют ром, а я смотрю на Алискину могилу, на гвозди, торчащие из креста, и так мне обидно становится, что хоть стой, хоть падай.

И тут эти скоты начинают по нам стрелять. Пробрались, уроды, в замок, расположились возле окон и давай поливать внутренний двор свинцом. Мы-то перед ними как на ладони. Витька сразу погиб, дернуться не успел. Он и не пытался. Чего ему дергаться-то? Ему без Ирки уже не жизнь — дергайся, не дергайся.

Пашка в сторону хотел отпрыгнуть, за колонну. Последние силы на прыжок потратил. Но куда там — расстреляли, сволочи. Эти не промажут, туды их в качель.

Сижу я, в общем, и размышляю: а чего они меня до сих пор не подстрелили? Помучить, что ли, хотят напоследок, свиньи?

Тут один из них во двор выходит. Толстый такой дядька в камуфляже, с сигаретой в зубах. Глаза добрые-добрые, до приторности. Меня чуть не стошнило, ей-богу.

Дядька мне и говорит:

— Ты, мальчик, не бойся. Мы тебя не тронем. Потому что ты для нас — гарантия нового светлого будущего.

А я смотрю на могилу, где похоронено их старое светлое будущее, и надуваю щеки, чтоб не стошнило. Плохо мне что-то. Живот скрутило, голова болит. Съел, может, чего-то не того? Так я ведь уже сутки ничего не ел… только горлышко пивной бутылки с утра погрыз, слизал, что там на нее налипло, — вот и весь мой завтрак.

Толстый дядька продолжает вещать: