«Если», 2009 № 03

Но брожение высоких умов внизу меня как-то в тот момент не заинтересовало.

— Как хотите, — сказал я, — но, по-моему, она все-таки разумна.

— Она?

— Ну да. Мой дьявол. Я ее почему-то женщиной считаю.

И тут он сказал, и снова словно бы невпопад:

— Вы бы, Серёжа, с ними поосторожнее. Они не так уж безобидны.

Помню, я тогда удивился.

Для меня-то они были совершенно безобидными существами. Другое дело, что они нарушали все законы физики, когда двигались, как хотели, куда хотели и с любой скоростью, разве что вот на месте стоять не умели. Другое дело, что они в принципе не могли быть не только разумными, но и вообще существами, не могли, но были и теми, и другими, да еще вдобавок мои мысли читали, это уж вообще. Но я очень скоро перестал задаваться этими вопросами. Во-первых, мне было неинтересно. Во-вторых, мне еще в институтские времена вдолбили в голову золотое правило: «Не придумывай объяснений эффекту, если у тебя недостаточно информации». Соль правила не в том, чтобы вообще не придумывать объяснений — да это и не в человеческой натуре не пытаться объяснить непонятное, — а в том, чтоб придумывать, но помнить, что твое объяснение, скорее всего, неверно и что есть еще чертова куча других объяснений, до которых ты пока не додумался. Мир сложен.

Так что я особенно этим не заморачивался. Я просто выезжал с водой и играл с ними, обязательно чтобы в запретной зоне. А они уже не просто играли. Между играми Ити обучала своего дьяволенка ихним дьявольским премудростям — учила не натыкаться на крупные камни, потому что можно рассыпаться, показывала, что делать, если все-таки наткнулся, и заставляла повторить по многу раз; учила находить самые темные, а значит — я это не сразу понял, — самые теплые камни и греться от них, описывая вокруг узенькие кружочки; еще какие-то места в песке находить учила — вот это я так и не понял, что за места. Думаю, может, в тех местах они электричеством подпитываются. Ну, не знаю. Словом, малышу на моих глазах был преподан целый курс молодого бойца.

Особенно мне нравилось, как они распадаются. Вот только что носился как заведенный, потом закружился на месте, и вдруг — бац — исчез, рассыпался мелкой и почти невидной пылью, и она медленно оседает. Потом песок начинает шевелиться, будто под ним кто-то прячется, вдруг появляется маленький, тонюсенький, прозрачный почти вихрик, из него тут же вырастает невысокий такой песчаный пенек, пенек этот секунды две ерзает — и вдруг выстреливает вверх полноценным дьяволом. Процесс этот мне нравился еще и полной неподчиненностью физическим законам.

Дьяволенок был неуклюжий, и с первого раза у него долго ни одна премудрость не получалась. Зато когда получалось, он жутко радовался и тут же мчался ко мне, похвастаться — крутил восьмерки вокруг меня, проносился через танкетку, только что не подпрыгивал, а потом опять бежал к маме.

Учили и меня — понимать их. Правда, абсолютно безуспешно. Меня-то они понимали прекрасно, чувствовали до тонкостей, а я, когда они пытались мне что-то сказать, видел перед глазами сплошные тесты Роршаха, расшифровать которые не мог даже приблизительно. Какие-то цветные пятна, линии, точки, все это ползало, извивалось, вспыхивало, пропадало — сам дьявол не разобрался бы в этих калейдоскопах. Единственное, что я мог — отличать роршахи Ити от роршахов ее дьяволенка. У того линии и пятна мельтешили куда быстрее, краски казались ярче, тогда как роршахи Ити были поспокойнее, и преобладали голубые цвета. Но это был мой единственный успех, которым, собственно, и гордиться особо не стоило.

У американцев на их Пойнте творился полный разлад. Теперь, когда я привозил им воду, все, кто был в тот момент в зале (не хочу сказать — работали, на это что-то не очень было похоже), тут же поднимались с мест и демонстративно уходили, бормоча под нос ругательства в мой адрес и бросая на меня быстрые, злые взгляды.

Глен, который оставался со мной по обязанности и единственный из всех относился ко мне без неприязни (он снова стал для меня Гленом), рассказал, что после прокола с дьяволами на их команду спустили всех собак, обвинили во всех грехах — и настоящих, и вымышленных, даже в выборе места для базы, где не оказалось воды (это обвинение было непосредственно в адрес Глена), поставили диагноз «командный непрофессионализм», решили следующим же бортом всю команду вернуть на Землю, сместили капитана, которого они все любили, да и на Земле тоже полетели головы — все из-за меня. То есть они понимали, что я как бы и ни при чем, но злобы на меня это не умаляло. Если б не я и не мои игры с дьяволом, никаких неприятностей и близко бы не было. А так у них творилось черт знает что. Все были жутко подавлены и агрессивны. Вся их соцподготовка пошла прахом.

— Там какая-то драчка непонятная в верхах началась, и нас сделали крайними. А мы тебя крайним сделали. Неразумно, но понятно. Извини.

Тон его при этом был совсем не извиняющимся.