— Ну их, шайтанов! — сказал полководец Субудай. — Мы пойдем другим путем. Не крепости русские брать пришли, не в баранту сунулись, чтобы скот угнать, — земли разорить и под руку кагана отдать нацелились! Снимаем осаду! На Киев пойдем, багатуры!
Мунгалы уходили.
Вот уже вытянулись передовые отряды, маленькие фигурки на зеленом поле печально зашевелились, закатывая медный котел в арбу, которая своими боками напоминала скелет какого-то древнего чудища. Не получилось у неприятеля постоловаться под стенами Энска. Голодными уходили гоги и магоги от крепостных стен. Над городом и его окрестностями, заслоняя небо и солнышко ясное, стояла хмарь от бестолковых пожарищ.
— Высокоуважаемый Серьга! — китаец уже спешил навстречу розмыслу, вытягивая руки для объятий. — Своими глазами увидел я, что знание может переломить грубую силу! Этот день достоин занесения его в хронологические списки любых династий! Великий Конфуций обрел достойного ученика в холодных урусских землях. И ваши помощники, они тоже достойны упоминания в летописях! Вы — истинный князь науки!
— Занесло китайца, — неодобрительно сказал Янгель. — Как бы эти слова не влетели нашему Землемилу в ухо!
Ухо! Розмысл сразу же вспомнил о нем и огляделся по сторонам.
Ухо торчало из-за котла со смолой, приготовленной для неприятеля и оставшейся без дела.
Взяться за него было истинным наслаждением.
Ухо взвыло.
Маленький уродливый человечек болтался в руке розмысла, вызывая гадливую жалость. Ну, что поделать, коли человек ничего иного не умеет, кроме как доносить и закладывать?
Однако поддаваться жалости не следовало, хотя и не по чину розмыслу было заниматься такими пустяками.
— Илья! — позвал розмысл воеводу. — Разберись с этим дятлом стучащим!
— А я-то думаю, откуда Николка Еж все знает? — воевода бережно принял карлика в могучие руки. — А тут, значит, даже не человек, видимость одна! Я его летать научу! А еще лучше — научу дятла этого личинок из каменных стен добывать!
— Слушай, — сказал розмысл. — Добрыню не видел?
— Ранен Добрынюшка, — продолжая удерживать Ухо в руке, сказал воевода. — Третьего дни увидел он в битве с мунгалами странную лошадь с двумя горбами, кинулся, отбил ее, взялся разглядывать да заспорил с товарищами, кованая она или нет.
— И что же? — с интересом спросил Серьга.
— Кованая оказалась, — признался воевода Илья. — Теперь девки вокруг него хороводятся, говорят, что у нашего Добрыни сотрясение ума. Откуда? Нечему в голове бранника сотрясаться!
Воевода ушел, и Ухо с собой унес.
Видимо, не терпелось ему карлика премудростям птичьим обучить.
Розмысл обнялся с терпеливо ждущим своего часа китайцем.
— Ну, вот твои гоги и магоги, — сказал он. — Слаба у них кишка против ума русского!
— И китайского пороха! — добавил ревниво китаец.
— И немецкого усердия, — кивнул Янгель.
— Ой, не знаю, что бы вы делали с русским умом, китайским порохом и немецким усердием, — сказал жидовин, — если бы не мои познания в алжгебре.
— Ладно, — согласился розмысл. — Все хороши. Нечего делить.
Они стали медленно спускаться с крепостной стены.
В синем небе, с которого постепенно сходила копоть ставшей прошлым битвы, сверкнула маленькая золотая точка. Если приглядеться, она более походила на запятую, несущуюся в высоте. День был слишком ветреным и шумным, чтобы услышать наигрыш небесных колокольцев, но если бы чудо стало возможным, наши герои наверняка бы услышали:
Розмысл проводил точку жадным взглядом. И вдруг всем телом он ощутил, ровно ожог, кто-то недобро смотрел на него со стороны. Со взгляда такого душа розмысла залубенела. Серьга медленно повернулся. От высокого светлого терема на него хмуро и озабоченно смотрел князь Землемил. Рядом в синих штанах, красных сафьяновых сапожках и расшитой безрукавке на голое тело стоял кат Николка Еж, нетерпеливо и горячо нашептывая что-то князю на ухо.
И розмысл Серьга Цесарев вдруг понял, что ничего не завершилось, сказки просто не кончаются пресловутым пиром, с пивом-медом на губах, все только начинается, когда кажется, что беды и горе людское уже позади… □
В ПОИСКАХ
ЗОЛОТОГО ВЕКА