«Если», 2004 № 08

После надписи появилось изображение. Збышек узнал таксиста, хоть и выглядел значительно моложе, чем сейчас. Вот он вошел в комнату. Интересно, откуда это было снято? Вот он вешает плащ, а теперь — моет в ванной руки, делает это ненатурально старательно. Слышится женский голос, приглашающий его к столу. Камера, как на просмотре в супермаркете, переносится в столовую. «Волос! — Малички колотит кулаком по столу, а суп плещется на скатерть. — В моей тарелке волос!»

Он кричит это женщине прямо в лицо и, хлопнув дверью, выходит. В тишине слышится лишь плач. Девушка гладит женщину по плечу. Сцена снята откуда-то из-под потолка, и поэтому то, что они обе толстые, становится более заметно. Перенос — и мы видим Малички, сидящего в кресле. Лицо его спрятано в ладонях. Дочка подходит к двери и решительно нажимает ручку. «Папа, — тихо говорит она. — Я налила тебе другую тарелку. Иди, а то остынет». Видно, как на лице мужчины борются разные чувства. Потом он встает и тяжелым шагом идет к столу.

Изображение исчезло. Збышек, увидев на экране хоровод снежных точек, остановил пленку. В наступившей тишине он вдруг осознал, что остался в одиночестве. Даже отец превратился в какого-то незнакомца.

Свобода воли — вечная проблема философов. Если Бог создал мир и, являясь всевидящим, знает будущее, можно ли считать себя властелином собственной судьбы? Мораль имеет ценность лишь тогда, когда человек становится хозяином своих поступков, иначе она превращается в ничего не значащее слово. Если будет доказано, что некто является психически больным и не может контролировать свои поступки, его не станут судить даже за убийство. Если уж кого винить за зло мира, так только Творца, а не нас, безвольных марионеток. Отец нашел пещеру. Нашел и поверил, что все уже где-то записано. Иначе не решился бы на такую подлость, как подсматривание за другими людьми. Это было единственным, в чем Оршевский сейчас был уверен.

* * *

Збышек поправил под носком пластырь, закрывавший легкий порез на икре. Теперь он убедился, что дар телекинеза передается по наследству. А иначе как объяснить, почему под его взглядом флакон туалетной воды поднялся в воздух и, перевернувшись, ударился о ванну. Хотя это его не сильно удивило. Во-первых, он чего-то подобного ожидал. А во-вторых, как раз в этот момент зазвонил телефон.

— Вы Оршевский?

— Я Збигнев, его сын. Мой отец умер.

— А… — голос в трубке на некоторое время замолчал, потом ожил: — Значит, того, скверное дело.

Ни голос звонившего, ни его манера говорить, никому из знакомых отца принадлежать не могли.

— С кем имею честь?

— Может, вас это заинтересует…

— О чем речь?

— А вот о том, — собеседник, похоже, начинал злиться. — Дело это небольшое. В прошлом месяце я увел чемоданчик вашего старичка на вокзале. Ничего ценного там не было, ну я и подумал, что если человек волнуется, то, значит, мне что-нибудь за возвращение чемоданчика перепадет.

Збышек договорился о встрече.

Сейчас он сидел в скверике неподалеку от военного министерства и чувствовал себя необыкновенно раздраженным. Наверняка из-за того, что не принял послеобеденную порцию спиртного, но и не только поэтому. Этот хмырь хотел четыреста злотых. Много и одновременно мало. Много, чтобы отдать вору, и мало, если знать отца, поскольку сам чемоданчик стоил лишь чуть меньше. А в целом, вся эта история казалась весьма странной. Слишком много совпадений. Сначала приходит Рогочки с исповедью, потом Трачук приезжает из Варшавы совершенно бесцельно. Собственно, только для того, чтобы отдать ему письмо. Словно бы случайно возвращенная кассета, а теперь… Нет, невозможно. Кто-то за этим стоит. Вопрос, за чем? Ну и, конечно, — порошок на закуску. Это не могло оказаться случайностью. Кто-то хотел разбудить в нем паранормальные способности, а может, при случае заставить разоткровенничаться о пещере, и…

Неожиданно сбоку послышался голос:

— Вот тут у меня на пробу.

Глаза у мужчины были водянистые и бегающие, лицо совершенно не запоминающееся. Между ними на лавочке лежал полиэтиленовый пакет.

— Ну, смотрите, — поторопил тип, разглядывая голубей, которые кружили над площадью. — Предлагаю сейчас два свертка, а позднее обменяемся остальным. Таков был уговор.

Действительно, был.

Збышек открыл пакет и вытащил книжку с заложенными между страницами карточками. Почерк отца он узнал сразу. Но в уговоре ничего не было об ухмылке. Збышек даже не предполагал, как неприятна подобная игра.

— Получишь штуку, но скажешь, кто тебя прислал, — тихо промолвил он.

— Что? — его собеседник явно насторожился.

— Скажешь, кто тебя прислал, — Збышек старался не повышать голос. — И получишь тысячу злотых.

Лицо мужчины стало угрюмым. Он крепко сжал поручень скамьи. Похоже, надеждам Збышека не суждено сбыться.

— Мужик, подобные фокусы проходят только с лохами на центральном вокзале. Даешь монету или топаешь домой.

Вот этого он не должен был говорить.

— Кто? — прорычал Збышек, и незнакомец подскочил, словно его укусили за ягодицу.