«Если», 2003 № 04

Если верить показаниям бинокля, в Филадельфии есть склад припасов. Добравшись туда, они смогут снова перейти на полный рацион.

На опушке джунглей высились яркие грибы палаток. В одной из них умирал Работай-До-Смерти. Женщины подались с мужчинами в кусты. Даже по такой безбожной жаре и духоте они не могли или не желали сдерживать животную похоть.

Джудит сидела с внепланетником возле палатки, выкрутив изотермический посох ровно настолько, чтобы сделать сносным предвечерний зной.

— Зачем вы прибыли на Землю? — вдруг спросила она. — Здесь нет ничего, что бы стоило таких мучений. На вашем месте я бы давно повернула назад.

Долгое время внепланетник размышлял, как упростить сложные мысли, переводя их в понятные Джудит слова, но наконец сказал:

— Возьмем эволюцию. Организмы вовсе не развиваются от низших к высшим, как полагали наши предки: выползающая на сушу рыба, ее эволюция, возникновение млекопитающих, обезьян, неандертальцев и, наконец, человека. Напротив, организмы развиваются, приспосабливаясь к среде обитания. Обезьяна не может жить в океане. Человек не способен дышать жабрами. Каждый процветает в собственной нише.

Теперь возьмем постчеловечество. Наша среда обитания целиком и полностью искусственная: плавающие города, подземелья Марса, хабитаты Венеры и Юпитера. Жизнь в подобном замкнутом пространстве требует высокого уровня социальной интеграции. Вы, вероятно, могли бы выжить в такой среде — но не благоденствовать. Наша среда определена нами же, и, следовательно, в рамках этой системы мы венец эволюции.

Пока он говорил, его руки подергивались, сказывалась подавляемая потребность усиливать и разъяснять слова на вторичном эмоциональном языке жестов, каким новые люди пользовались параллельно с устным. Разумеется, внепланетник считал, что в этом языке рук и пальцев она ничего не смыслит. Джудит решила его не просвещать.

— А теперь вообразите себе существо со сверхчеловеческой силой и интеллектом, превышающим постчеловеческий. В нашей среде обитания ему пришлось бы туго. С точки зрения эволюции, такое создание выглядело бы тупиковой ветвью. Как тогда ему обрести самоосознание, как выразить себя, как понять, на что оно способно, а на что нет?

— И какое отношение это имеет к вам?

— Я хотел испытать себя, попробовать, что я могу в среде, которая не подстроена под мои сильные стороны и не потакает моим слабостям. Я хотел узнать, что я есть в естественном состоянии.

— Здесь вы естественного состояния не найдете. Мы живем в век посткатастрофы.

— Правда, — согласился он. — Естественное состояние утеряно, разбито, будто яичная скорлупа. Даже если… когда… нам наконец удастся восстановить его, собрать все осколки и склеить их воедино, оно все равно не станет естественным, а будет лишь тем, что мы сами решили поддерживать и сохранять как искусственный сад. Это будет лишь продолжение нашей культуры.

— Природа мертва, — сказала Джудит; эту идею она подхватила у других внепланетников.

Его зубы блеснули в улыбке — от радости, что она так быстро все схватывает.

— Вот именно. Даже в космосе экстремальные условия во время перелетов или освоения планет смягчены под действием наших же технологий. Думается, природа как таковая может существовать только там, куда пока не проникла наша всепожирающая культура. И все же… Здесь на Земле, в регионах, где воспрещено все, кроме простейших технологий, еще возможно страдать от боли или даже умереть… Ближе к аутентичному состоянию нам не подойти. — Он похлопал по траве возле себя. — Прошлое здесь можно потрогать руками, столетие за столетием, и можно ощутить силу земли. — Его руки непроизвольно взметнулись. «Это все так трудно, — сказали они. — Язык слов такой неуклюжий». — Боюсь, я не сумел точно выразить свои мысли.

Тут он, извинясь, улыбнулся, и Джудит увидела, насколько он устал, но все же не смогла удержаться от вопроса:

— Каково это, думать, как вы?

Этот вопрос она задавала множество раз, многим внепланетникам. И получила на него множество ответов, каждый из которых не походил на другой.

Лицо собеседника застыло.

— Лучше всего по этому поводу высказался Лао-це, — наконец ответил он. — «Путь, который можно назвать, не есть истинный путь. Имя, которое можно произнести, не есть вечное имя». Высшая мысль невыразима: мистерия, какую можно пережить, но нельзя объяснить.

Его руки и плечи передернулись странным жестом: этакое эволюционировавшее пожатие плечами. Его усталость можно было потрогать руками.

— Вам нужно отдохнуть, — сказала она, вставая. — Давайте я помогу вам добраться до палатки.

— Дорогая Джудит. И что бы я без вас делал?

В сумерках никто не заметил, как она зарделась.

К следующему закату выяснилось, что карты Джудит, пусть и были обновлены недавно, неточны. Речка с неправдоподобным названием Скукль сменила русло, оставив по себе болота, которые топографические утилиты в ее бинокле не могли отличить от твердой почвы. Две ночи экспедиция пробивалась на юг, столько раз отклоняясь к западу и возвращаясь на прежний курс, что, не окажись навигационных спутников, Джудит давно бы сбилась с дороги.