Ему потребовались сведения об экспериментах, которые проводились в той злосчастной лаборатории и погубили отца. Но лаборатория была помешана на секретности и отказалась предоставить ему какую-либо информацию. Тогда Энтони подал судебный иск, чтобы заставить лабораторию сотрудничать. Ему отказывал один судья за другим. А Энтони тем временем подсчитывал семейные праздники, на которых не было его отца: день, когда старшая дочка пошла в школу, день, когда близняшки научились плавать, тот вечер, когда младшая дочурка впервые сыграла на пианино «Палочки». Не успел Энтони опомниться, как ему стукнуло тридцать пять. Потом сорок. Как-то неожиданно все дети закончили учебу.
А он продолжал исследования.
Когда ему исполнилось пятьдесят пять, а старшей дочери — тридцать (она вышла замуж и родила дочь), лаборатория выдала нужную Энтони информацию вместе со старыми данными, которые она сочла незначительными. Однако обнаружил эту информацию не Энтони, а колледж в двух тысячах миль от него. У тамошних ученых были свои причины интересоваться излучениями, от которых пострадал отец Энтони. С помощью коллег, сделавших необходимые расчеты, Энтони разработал метод лечения, проверил его на компьютерных моделях, облучил такими же лучами крыс, увидел, что у них проявляются стремительно прогрессирующие симптомы, ввел им разработанное средство — и с замиранием сердца обнаружил, что симптомы исчезли столь же быстро, как и появились.
Энтони с женой стояли возле криокамеры, пока отца готовили к размораживанию. Он боялся, что техники допустят ошибку в ходе процедуры (это слово сразу напомнило ему детство), и что отец не оживет.
Когда раздалось шипение, и дверь камеры распахнулась, Энтони напрягся.
Отец выглядел точно таким же, каким он видел его в последний раз: обнаженный, худой, с серой кожей. Его тело поддерживалось в воздухе силовым полем.
— Вы разморозили его так быстро? — удивился Энтони.
— Если размораживание не произвести мгновенно, то ничего не получится.
Грудь отца поднималась и опускалась.
— Господи, он жив, — пробормотал Энтони. — Он и в самом деле…
Но — стоп. Самый главный фактор — время.
Энтони быстро сделал отцу инъекцию своего препарата.
— Его надо отвезти в госпиталь.
Он сидел в палате отца, постоянно отслеживая его состояние и строго по графику вводя новые дозы препарата. К его изумлению, отцу почти немедленно стало лучше. Порозовевшая кожа сделала очевидным то, что подтвердили анализы крови — болезнь отступала.
Ничего этого отец не знал. Пациент, возвращаясь к жизни, приходил в себя только через несколько дней. Энтони наблюдал за отцом, приветствуя каждое шевеление пальца, дрогнувшее веко. Через три дня он настолько встревожился, что велел провести еще одно сканирование мозга. Однако едва отца поместили в аппарат, несколько произнесенных шепотом слов заставили всех замереть.
— Где я? — спросил отец.
— В госпитале. У тебя все будет хорошо.
Отец попытался разглядеть лицо Энтони.
— Кто вы?..
— Твой сын.
— Нет… мой сын… еще ребенок.
На лице отца отразился испуг, и он потерял сознание.
Такая реакция не стала для Энтони неожиданностью. Но ему предстояло справиться с собственными чувствами. Пусть отец не видел, как он взрослел, и поэтому не узнал его, но ведь сам отец не постарел и выглядел точно таким, каким Энтони его запомнил. Единственная проблема заключалась в том, что воспоминания Энтони были воспоминаниями девятилетнего мальчика. А теперь, когда ему пятьдесят пять, он смотрел на своего тридцатидвухлетнего отца, который был немногим старше сына Энтони.
— Мэриэн умерла?
Энтони неохотно кивнул:
— Да. Погибла в аварии.
— Когда?
— Двадцать два года назад, — с трудом произнес Энтони.
— Нет.
— К сожалению, это так.
— Я был в камере сорок шесть лет? Но мне никто не сказал, что меня заморозят!
— Ты был без сознания. Почти мертв.
— Господи…
Отец зарыдал.
— Наш дом?
— Давно продан.
— Мои друзья?
Энтони отвел взгляд. Содрогнувшись, отец закрыл лицо руками.
— Это еще хуже, чем смерть.
— Нет! Вспомни, что сказал психиатр. Депрессия — обычное состояние после возвращения. Тебе придется научиться жить заново.
— Совсем как заново учиться ходить, — с горечью произнес отец.
— Твои мышцы не атрофировались. Вообще, ты не постарел ни на минуту.
— Но… как научиться жить снова? Никому не пожелал бы такого.
— Значит, по-твоему, нам с мамой следовало бы дать тебе умереть?.. Пойми, наша жизнь не изменилась бы, так что не кори себя.
— Моя жена погибла.
— Это никак не связано с тобой.
— Не стало моего сына…
— Я твой сын.
— Моему сыну две недели назад исполнилось девять лет. Я подарил ему новую компьютерную игру и уже предвкушал, как мы станем вместе разбираться с ней. Я уже никогда не увижу, как он вырастет.
— И все-таки я здесь, рядом. Мы еще наверстаем упущенное.
— Что — наверстаем? — Отец произнес это так, что слова показались пылью.
— Папа, — как давно Энтони не произносил этого слова, — это твой внук Пол. А вот твои внучки, Салли и Джейн. А это Питер, сын Джейн. Ты уже прадедушка.