«Если», 2002 № 03

Хорошо бы предупреждать о своих планах предварительно, а не своевременно.

Крупным планом на картине находилась морда свиньи.

Повсюду валялись отбитые острые углы.

Она была крайне побеждена.

Она проговорила это полным банана ртом.

На поле боя уже не осталось воинов, живых в человеческом смысле.

Люди упали там же, где их застигло падение.

Воспоминания

Геннадий Прашкевич Малый бедекер по НФ, или Повесть о многих превосходных вещах

Мы продолжаем публикацию литературных воспоминаний отечественных фантастов. Новосибирский писатель, поэт, переводчик и историк фантастики Геннадий Мартович Прашкевич принадлежит к «золотому» поколению «шестидесятников», его дебют в НФ — рассказ «Остров туманов» — пришелся на знаменательную для НФ дату, 1957 год. С тех пор из-под его пера вышло немало замечательных книг (не только фантастических), среди которых «Разворованное чудо» (1978), «Пять костров ромбом» (1989), «Записки промышленного шпиона» (1992) и другие. Геннадий Мартович известен еще и как остроумный рассказчик, кладезь забавных историй. Поэтому то, с чем вы сейчас познакомитесь, трудно назвать мемуарами, скорее, это «записные книжки» писателя, активного участника литературного процесса, ученика, соратника, друга многих известных писателей, чьи голоса вы услышите.

Часть I. КНИГИ

Первой книгой, которую я прочел от корки до корки, была «Цыганочка» Сервантеса («Academia», 1934). Не «Коза-дереза», не «Конек-горбунок», не «Три медведя» — весь этот доисторический извращенный модернизм, а настоящая толстая солидная книга. Мне только что стукнуло пять лет, «Цыганочке» шло далеко не первое столетие. Разница должна была сказаться.

Она и сказалась.

К тому времени я уже знал, как читают взрослые. Нацепляют на нос очки, шевелят губами, перелистывают страницы. Весь мир, считал я, вечерами надевает очки и при колеблющемся неровном керосиновом свете читает «Цыганочку» Сервантеса. Я тоже стал шевелить губами и важно перелистывать страницы. Буквы я уже знал и умел складывать слова, но тут слова во что-то осмысленное не складывались. Часа через два все же до меня дошло: кайф настоящего чтения как раз в том, что в книге (если это настоящая книга), в принципе, нельзя понять ни слова!

Конечно, я сомневался. Я даже подумал, что дело в отсутствии очков. Но все же допер, что так и должно быть: настоящая книга ничего не дает. Она не показывает и не рассказывает. Она пишется для того, чтобы насладиться непознаваемым. Так что в течение нескольких дней я упорно преодолевал «Цыганочку». Ее абсолютная непонятность казалась мне волшебным проломом в какой-то совсем другой, таинственный мир. Помните монаха, просунувшего голову в пролом небесного свода? Такая картинка часто встречалась в старых учебниках географии. Я был тогда как этот монах. А до кондиции меня довел сосед дед Филипп. К девяноста годам жизни он до всего дошел сам, осмеливался давать советы самому Господу, например, указывал, кого в деревне Абалаково следует поразить молнией в первую очередь. К счастью, Господь в те годы был занят расхлебыванием результатов второй мировой войны и на деда не обращал внимания. Понятно, деда это злило. Он, как Робинзон Крузо, выцарапывал на стене старого сарая каждый прожитый им день. Он прекрасно понимал, что все в этом мире преходяще, и смотрел на меня как на ученика, который, может, в будущем не побоится дергать Большого старика за бороду. Мои сверстники изучали мир по глобусу, а я благодаря деду Филиппу втайне был убежден, что земля плоская. Дед Филипп когда-то служил на флоте. В Тихом океане он видел одного из тех трех китов, на которых стоит мир. Он участвовал в Цусимском сражении и сдался японцам вместе с адмиралом Рожест-венским. Постоянные беседы с дедом утвердили мою веру в неизменность мира.