«Если», 2002 № 09

Ухватив Лукаса за локоть, Писки насильственным образом повлекла его следом за собою в сторону знаменитого астронома. Оказавшись среди обступивших сверхзвезду гостей, Лукас с ужасом увидел, что его немезида, Оуэн Хулм, пребывает по правую руку Гарнетта. А не менее агрессивная и едкая на язык жена Хулма — Бритта, обнаруживая, пожалуй, излишнюю фамильярность, находится на левом от новичка фланге.

За короткое мгновение, пока никто не успел обратить внимания на Писки и ее жертву, Лукас успел оценить трио. Коренастый и похожий на бульдога Оуэн Хулм компенсировал обезьянью лысину на макушке жесткой темной бородой. Поджарая и похожая на гончую его жена Бритта возвышалась над мужем на добрых шесть дюймов, причем половину этой разницы составляла великолепно уложенная светлая прическа. И против своей воли Лукас усмотрел в парочке некое подобие карикатурных персонажей из комикса. (Лукас неоднократно исповедовался в грехе недоброжелательства, но грешил снова и снова, как только видел эту парочку.) А вот Феррон Грейнджер Гарнетт, наделенный лихой внешностью Берта Ланкастера или Спенсера Трейси, превосходно подходил для роли мужественного астронома.

— Доктор Гарнетт, — с пылом начала Писки, — познакомьтесь с моим дорогим коллегой, Лукасом Латулиппе. Лукас заведует кафедрой на математическом факультете. В нашем университете он первый кандидат на медаль Филдса.

Смущенный похвалой Лукас слишком резко взмахнул рукой, едва не выбив бокал из руки Гарнетта. Справившись с извинениями и смущением, Лукас постарался принизить собственные достижения:

— Что вы, что вы… Всего лишь несколько статеек, касающихся n-мерных множеств…

— Кажется, я видел ссылки на ваши работы, — проговорил Гарнетт любезным тоном. — Не в статье ли Типлера?

Этот обычный в научной среде комплимент, касающийся цитируемости работ Лукаса, отнюдь не порадовал математика, в последнюю очередь мечтавшего о том, чтобы его чистые, как хрусталь, труды находили практическое применение в легковесных теориях какого-то «прикладника». Однако Лукас прикусил язык и скромно признал собственные предположительные заслуги.

Краснолицый Оуэн Хулм во время короткого разговора не отводил глаз от Лукаса. Наконец бесцеремонный коллега, убрав подальше вино, выставил вперед челюсть и произнес:

— Лукас у нас мистик. Практически святой. Утверждает, что числа дарованы Богом и тому подобный вздор. Или же это откровение исходит от Папы?

Тлеющая в груди Лукаса ярость воспламенилась от одного вида Хулма и уже была готова заняться пламенем. Он с трудом взял себя в руки:

— В словах профессора Хулма под скорлупой гиперболы всегда кроется зернышко правды. Мои религиозные убеждения, требующие почитания земного представителя Господа, которым является Епископ Рима, лишь увеличивают мое уважение к собственному призванию. Каюсь, виновен в том, что нахожу в математике доказательства божественной природы творения. Надеюсь, что в лучшем из всех миров каждый из нас ощутит эту синергичность между работой и убеждениями.

Бритта Хулм решила внести свою лепту в беседу:

— Мой парикмахер Симон начал практиковать Сантерию. Он утверждает, что богиня моря Йомама — если только я не перепутала имя — руководит им, когда он моет головы клиентам.

Гарнетт попытался сгладить уже заметную напряженность смешком и банальностью:

— Что ж, во всех религиях есть своя доля истины, правда?

Возмущение Лукаса возрастало по экспоненте, и он выпалил:

— Подобная бесхребетность ведет нас к худшей разновидности язычества: ведьмам, астрологии, друидам!

Хулм продолжил:

— Говорите, говорите, Латулиппе! Ваши верования граничат с Каббалой!

— Каббалой?! Да я никогда…

Вмешалась Писки:

— Лукас, я не сомневаюсь в том, что Оуэн не хотел сказать ничего плохого ни против вашей веры, ни против иудейской религии… Кстати, у вас даже нет бокала! Пойдемте со мной, и я раздобуду вам вина.

Лукас позволил увести себя. А Хулм не смог удержаться от прощального выпада:

— Скажите, давно ли ваш Папа в последний раз сжигал астрономов?

Обернувшийся ради достойного ответа — в стиле изящного послания mea culpa, опубликованного Иоанном Павлом в честь смены тысячелетий, — Лукас ощутил могучий рывок, и Писки лишила его возможности парировать выпад.

Возле закусок Писки принесла обильные извинения. Несколько успокоившийся Лукас извинения принял, однако же настоял на немедленном отбытии.

Оказавшись снаружи, Лукас отцепил свою «веспу» от стоек велостоянки и нахлобучил на голову шлем. Лукас считал мотороллер идеальным видом транспорта, необходимым для ежедневного перемещения на короткие расстояния, он убедился в преимуществе этих микромотоциклов в Риме, во время своего паломничества в Ватикан.

На пути домой Лукас остановился возле церкви. Наполнявший купель святой водой падре Мигуэль Обиспо ласково приветствовал своего прихожанина. Однако пребывавший в расстроенных чувствах Лукас лишь коротко кивнул ему и отправился прямо к алтарю. Там он преклонил колена возле поручня для причастия и погрузился в свою молитву об исправлении неверующих ученых.