Еще один день

Верка перестала плакать, села на кровати и, не мигая, долго смотрела на Таню. Потом обняла ее за шею, поцеловала мокрыми губами в щеку и снова заголосила с такой силой, словно это был последний день ее жизни. Таня отдала ей деньги, а самой пришлось заезжать к родителям. Крюк был немалый – четыреста километров. И поэтому на свою практику она опоздала на два дня. Она была уверена, что просто так ей этого в «Приобской правде» не оставят. Но пугало не это. Больше всего не хотелось с первого шага зарекомендовать себя человеком необязательным.

Весь путь от вокзала до редакции Татьяна думала, какую причину привести в свое оправдание. И ни одна не казалась ей правдоподобной. Причем самой нелепой выглядела та, что была правдой. Поразмышляв об этом, она все же решила не врать. А там будь что будет. Правду надо выдержать, за нее не может быть стыдно.

И уж никак она не ожидала, что на ее опоздание никто не обратит внимания. Словно она была не из университета и ее вообще никто не посылал на практику.

По крайней мере, такое впечатление у нее осталось от встречи с секретаршей редактора. Когда она назвала свою фамилию и попросила сказать редактору, что она, Ростовцева, приехала, секретарша, даже не удостоив ее взглядом, равнодушно спросила:

– А вы по какому вопросу?

Татьяна повторила:

– Я – Ростовцева.

Секретарша пожала плечами, и по недоумевающему взгляду Татьяна поняла, что ее фамилия этой «фифочке» ничего не говорит. Тогда она назвала себя полностью:

– Ростовцева Татьяна, из Уральского государственного университета (на слове «университет» она сделала особое ударение), приехала в «Приобскую правду» на практику. С Александром Николаевичем я говорила по телефону еще перед выездом из Свердловска.

Неизвестно, то ли секретарша на самом деле что-то вспомнила, то ли сделала вид, что в курсе дела, но уже по-другому посмотрела на Таню и сказала:

– Да, да, я вас соединяла.

Таня смутилась и хотела объяснить причину задержки, но секретарша торопливо нырнула за дверь, обитую черным дерматином, и через несколько мгновений показалась обратно:

– Александр Николаевич вас ждет.

Она переступила порог, оставив дверь открытой. Татьяна вошла. Не очень просторный кабинет выглядел уютно и как-то очень обжито. На улице стоял яркий ноябрьский день. Солнце заливало комнату светом через широкие, хорошо промытые стекла. За столом, обложенным папками, отдельными бумагами и бумажками сидел крупный мужчина лет пятидесяти с немного продолговатым лицом и гладко зачесанными назад волосами. Увидев Таню, он улыбнулся такой широкой улыбкой, словно давно и с нетерпением ждал ее. Таня шагнула к его столу, но в это время задребезжал телефонный аппарат. Александр Николаевич взял правой рукой трубку, а левой указал на одно из двух кресел, стоявших перед столом, приглашая Татьяну садиться.

Татьяна, мучившаяся опозданием, думала, что как только закончится телефонный разговор, Александр Николаевич сразу же спросит ее, почему задержалась. Но вместо этого он, все так же улыбаясь, добродушно продекламировал:

– Итак, она звалась Татьяной… – И, положив на стол длинные руки, сказал: – Ну что, с приездом. Как добралась, где устроилась?

Татьяна, считавшая себя уже сложившимся журналистом, посмотрела на редактора, не зная, как себя вести с ним. Его обращение к ней как к девочке-школьнице не понравилось ей. Тем не менее она тоже улыбнулась и ответила:

– Добралась нормально. А об устройстве еще не думала. С вокзала прямо к вам. – Она задвинула ногой под стол сумку, с которой вошла в кабинет редактора. Теперь поняла, что ее надо было оставить в приемной у секретарши.

– Как тебе Среднесибирск? – спросил редактор.

– Я его не рассмотрела, – откровенно призналась Таня. – Я ведь ехала не в город, а в газету на практику.

Снова зазвонил телефон. Александр Николаевич минуту-другую слушал, потом сказал раздраженно:

– А это позвольте решать нам. – И решительным тоном добавил: – Да, да, печатать материал или не печатать, мы решим самостоятельно. – Положил трубку и, видимо, не в силах сдержать раздражение, сказал не Татьяне, а себе под нос: – Дожили, еще начальник облторга не указывал газете, что ей печатать, а что нет. – И тут же обратился к Татьяне, но уже почему-то на «вы»: – Вы уже думали над тем, как бы вам хотелось построить свою практику?

Татьяна, конечно, думала об этом. Для нее было все равно, в каком отделе практиковаться, главное, чтобы удалось написать несколько значительных материалов. Поэтому ответила, помедлив:

– Я бы хотела поработать в отделе культуры. Хочется познакомиться со здешней театральной жизнью. В прошлом году на практике в Оренбурге я написала несколько рецензий. На летучках говорили, что получилось неплохо.

Сказав это, Татьяна посмотрела на редактора. Его лицо не выразило никаких эмоций, но в глазах, как ей показалось, мелькнули хитрые огоньки.