Ермак Тимофеевич

Он успел шепнуть о содержании грамотки Михаилу Яковлевичу.

— Царство им небесное! А все никто, как Бог!

— Это ты к чему же?

— Да всё к тому, что я говорил намедни.

Семён Иоаникиевич ничего не ответил.

III Он не пришёл

Приезжий торговый человек из Москвы, оказалось, спешил и уехал от Строганова чуть свет на другое утро. Он с вечера, или, лучше сказать, с поздней ночи, до которой затянулась беседа, простился с гостеприимными хозяевами.

На другой день Семён Иоаникиевич Строганов проснулся довольно поздно, наскоро умылся, оделся и, помолившись Богу, вышел в свою рабочую горницу. Там уже находилась Антиповна, которую он ранее приказал позвать к себе.

Старуха поклонилась в пояс.

— Звать изволили, батюшка Семён Аникич?

— Да, да… Ну что Аксюша? — спросил старик Строганов.

— Слава те Создателю, кажись, совсем поправилась, подобрела и в лице румянец есть… Не сглазить, сухо дерево, завтра пятница…

Антиповна сплюнула.

— Здорова, значит?

— Только на сердце изредка жалуется.

— На сердце… — протяжно произнёс Семён Иоаникиевич. — А Ермак ходит?..

— Ходит, кажинный день ходит, свет наш Ермак Тимофеевич, дай Бог ему здоровья, вызволил нашу касаточку, голубку сизую…

— Ну, полно, поехала… — остановил её старик Строганов. — Довольно, слушай, что я тебе буду наказывать… Ты, как придёт к нам ноне этот свет твой Ермак Тимофеевич, прежде нежели пустить его в светлицу, пошли ко мне… Семён-де Аникич просит тебя к нему понаведаться… Поняла?

— Поняла, как не понять… Пришлю, беспременно пришлю…

— Вот и весь мой сказ тебе…

— Слушаю…

И старушка, отвесив поясной поклон, вышла из горницы. Семён Аникич сел было за счёты, но ему, видимо, в этот день не считалось. Он встал и начал ходить взад и вперёд по горнице.

«На сердце жалится… — думал он. — Ну эта болезнь не к смерти, сердце девичье отходчиво… С глаз долой и из сердца вон… Да только как быть-то? Отправил бы её с Максимом в Москву, может, там ей суженый отыщется, кабы не такие страсти там делались, какие порассказал гость-то наш вчерашний».

Гость действительно не пожалел красок при описании того, что совершалось в то время на Москве и в Александровской слободе — у него и тут были лавки с панским товаром. Волосы становились дыбом у слушавших его Семёна Иоаникиевича и его племянников. Мыслимо ли было ехать в Москву в такое время?

«Надо удалить Ермака! — неслось далее в голове Строганова. — Но лишиться человека, которому с его людьми он обязан спокойствием и безопасностью? Не согласиться ли отпустить его с людьми за Каменный пояс? Ведь есть у него царёва грамота о том, что вправе воевать государевым именем сибирские земли. Ну да погуторим с ним ладком, авось что и надумаем. Он парень хороший, сам поймёт, что не пара Аксюше».

В это самое время, лёгкий на помине, в горницу вошёл Ермак Тимофеевич, истово перекрестившись на образа, и поклонился Семёну Иоаникиевичу.

— Звал меня?

— Да, да, Ермак Тимофеевич, садись, дело есть до тебя…

— Дело? — повторил вопросительно Ермак Тимофеевич, садясь на лавку.

— Дело, добрый молодец, дело! Уж ты меня прости, старика, коли речь моя тебе не по нраву придётся, — сказал Строганов, усевшись на лавку против него.

Ермак побледнел. Он понял, о чём будет эта речь.

— Если ты, Семён Аникич, насчёт Ксении Яковлевны, — начал дрожащим от волнения голосом, — так я и сам хотел повиниться перед тобой, да боязно было…

— Тебе боязно?..

— Да, Семён Аникич, всю жизнь свою боязни не испытывал, а тут испытал, потому дело такое, от сердце идёт, жизни готов лишиться, коли отнимут у меня её…

Ермак остановился перевести дух от волнения.

— Да ты подумай, добрый молодец, что говоришь-то! Какой ты жених ей? Ведь и здесь-то живёшь с опаскою… Попадись пермскому воеводе, скрутит тебя да на Москву и отправит, а там, чай, знаешь, расправа короткая…

— Чай, я здесь заслужил царю-батюшке, его людишек оберегаючи…

— Ну это, добрый молодец, ещё на воде писано, поставится ли в заслугу… И нам может ох как влететь, коль прознает царь, что мы тебя и на земле поселили…

— Точно уж мои грехи такие неумолимые?..

— У Бога, добрый молодец, нет неумолимых грехов, а на земле-то ведь люди…

— Всё бы попытаться надо.

— Попытать, отчего не попытать… — вдруг ухватился за это предложение Ермака Семён Иоаникиевич. — Только надо вслед за челобитьем, что пошлём царю, какую ни на есть ему ещё послугу оказать…

— Какую же послугу?

— Да по последней царской грамоте можем мы воевать земли сибирские… Не пойдёшь ли ты со своими людьми за Каменный пояс, а мы так в челобитьи и пропишем?.. Коли удача будет, наверное царь смилуется.

— Это ты, Семён Аникич, надумал правильно, а коли неудача будет, сложу там свою буйную голову… Туда мне и дорога…

Ермак Тимофеевич хорошо понимал, что Семён Иоаникиевич Строганов решился согласиться на поход за Каменный пояс, против которого был прежде, лишь как на крайнее средство удалить его, Ермака, от племянницы, которая-де его забудет, но, несмотря на это, Ермак Тимофеевич ухватился за эту мысль, которая всё-таки оставляла ему надежду.