Ермак Тимофеевич

IV Сила любви

Обморок с Ксенией Яковлевной был очень продолжителен. Сенные девушки раздели её, уложили в постель, а она всё не приходила в себя, несмотря на то что Антиповна опрыскала свою питомицу водой, смочила голову винным уксусом, давала нюхать спирт. Ничего не помогало.

Ксения Яковлевна лежала неподвижно на своей постели без кровинки в лице, и лишь теплота тела да слабое биение сердца указывали, что она жива.

Старуха окончательно растерялась и побежала к Семёну Иоаникиевичу.

— Что случилось? — встревоженно спросил тот.

— Обмерла, батюшка, обмерла Ксенюшка.

— С чего же это?

— А Господь её ведает… Сама не знаю, с чего… Вдруг обмерла и упала, да теперь вот с час поди пластом лежит.

— При тебе это случилось?

— Никак нет, батюшка Семён Аникич, я в рукодельной сидела.

— А Аксюша одна была?

— Нет, с Домашей.

— Опросила её?

— Опросила…

— Что же она сказывает?

— Да стояли, гыть, у окна. Вдруг как-то вскрикнет, да на пол и упади. Домаша-то не успела и поддержать…

— Вот напасть-то…

— Истинно напасть, батюшка Семён Аникич. Раздели мы её, в постель уложили, в себя не приходит. Уж чем только я её не пользовала… Надо бы позвать Ермака Тимофеевича…

— Иди ты с твоим Ермаком Тимофеевичем, — крикнул было в сердцах Семён Иоаникиевич, но вдруг остановился и более мягким тоном произнёс: — Сам-ка я пойду посмотрю её…

Семён Аникич вместе с Антиповной отправился в опочивальню племянницы. В уме его происходила тяжёлая борьба. «Ужели придётся звать снова Ермака после того, как часа два тому назад он решил запретить ему встречаться с Ксенией. И с чего могла приключиться вдруг такая хворь с нею? Уж не проведала ли о его сговоре с Ермаком? Да и откуда узнать ей? С ним она не виделась… Он не посмел бы пойти в светлицу против его воли…»

Но для полного успокоения он всё же спросил у Антиповны:

— Ермак был?

— Не бывал ноне… Пришёл было, я его к тебе, батюшка, послала, а потом он не возвращался… Кабы был, може, того и не приключилось…

— Это почему же?

— Увидал бы он, что худо становится девушке, чем ни на есть бы пользовал.

— А-а, — протянул в ответ Семён Иоаникиевич.

Он вошёл в светлицу, где застал сенных девушек, сбившихся в кучу и о чём-то оживлённо беседовавших шёпотом. Увидев Семёна Иоаникиевича и Антиповну, они бросились по своим местам и притихли. Хозяин прошёл в следующую горницу.

— У какого окна она упала-то? — спросил Строганов.

— Вот у этого, батюшка, Семён Аникич, у этого…

Она указала окно, у которого обыкновенно в последнее время стояла Ксения Яковлевна. Семён Иоаникиевич посмотрел в это окно. Изба Ермака Тимофеевича с петухом на коньке бросилась ему в глаза. Он понял всё.

«Она видела, как Ермак шёл сюда и как возвращался отсюда. Она догадалась», — промелькнуло в его уме. Он молча пошёл в опочивальню.

Ксения Яковлевна продолжала лежать без движения на постели. У её ног на табурете сидела Домаша, печальная и в слезах. Она встала и низко поклонилась Семёну Аникичу. Старик Строганов грузно опустился на табурет и несколько секунд пристально смотрел на лежавшую недвижимо племянницу.

— Пошли, Антиповна, кого ни на есть за Ермаком Тимофеевичем, — сказал он наконец с видимым усилием.

Антиповна вышла с быстротой, не свойственной её летам. Семён Аникич остался с Домашей у постели больной.

— Чего это с ней? — шёпотом спросил он девушку.

— Не ведаю, сама не ведаю…

— Ой ли…

Домаша густо покраснела.

— Выкладывай всю правду лучше, — так же шёпотом, с оттенком строгости продолжал Строганов. — Ждала она ноне Ермака?

— Ждала…

— В окно смотрела?

— Смотрела…

— И видела, как он назад пошёл?

— Видела.

— В ту минуту с ней и приключилось…

— В ту же минуту…

— Что же сказала?

— Да проговорила только: «Что это значит?» Я сдуру-то молви: «Кажись, и впрямь что стряслось», а она и рухни…

— А ты всё знала?

— Да что знать-то?

— Про Ермаковы шашни.

— Никаких шашень я не видала.

— Толкуй там… Я всё знаю. Он мне сознался.

— В чём ему сознаваться-то, не ведаю… Что любят они друг друга, так какие же это шашни?

— А тебе что ещё надобно?..

Этот разговор был прерван вернувшейся Антиповной.

— Послала?

— Послала, батюшка Семён Аникич, послала… Чай, скоро теперь и прибудет. Дай-то Господи, как бы опять вызволил.

Старушка истово перекрестилась.

В опочивальне наступила тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием бесчувственной Ксении Яковлевны.

Время, казалось, тянулось томительно долго. Наконец в соседней горнице послышались торопливые шаги. Антиповна бросилась к двери и отворила её. В опочивальню вошёл Ермак Тимофеевич, бледный, встревоженный. Он как бы не замечал никого, остановился у постели Ксении Яковлевны и с немым ужасом уставился на бесчувственную девушку.

Семён Иоаникиевич встал и приблизился к нему.

— Уж, видно, такая судьба твоя, Ермак Тимофеевич… Вишь, какая беда стряслась, как только удалил тебя… — тихо произнёс он.

Ермак обвёл его помутившимся взглядом.

— Так и убить недолго! — прошептал он.

— Уж ты, как ни на есть, вызволи…

— Вызволи, батюшка свет наш Ермак Тимофеевич, — с воплем бросилась ему в ноги Антиповна.

Ермак быстро наклонился и поднял старуху.