— Расхворалась без вас, добрые молодцы, сестрица-то ваша, чуть было Богу душу не отдала, кабы не Ермак Тимофеевич, — сказала Антиповна.
— Ермак?.. — в один голос произнесли Максим и Никита.
— Ермак Тимофеевич, — повторила старуха. — Знахарем он оказался, ну, Семён Аникич и позвал его. Как видите, вызволил…
— Вот как! — заметил Никита Григорьевич.
Максим Яковлевич молча пристально посмотрел на сестру. Та слегка покраснела.
— Чем же он её пользовал? — спросил Никита Григорьевич.
— Травкою, батюшка Никита Григорьевич, травкою… Попоила я её с вечера, а наутро встала она, как встрёпанная.
— Как же показался тебе Ермак? — спросил сестру Максим Яковлевич.
— Да я его и раньше видала, — ответила девушка, — он не страшный.
— Не страшный?
— Да, я допрежь думала, когда ещё не приходил он к нам, что разбойник он, а коли разбойник, так и страшный… И даже в первый раз боялась с ним встретиться, а он…
Ксения Яковлевна остановилась.
— Что же он?..
— Да… как все… люди, — добавила она с расстановкой.
— Что ж, коли помог, и слава богу, — сказал Никита Григорьевич.
Он и теперь её, батюшка, ходит пользовать, — сказала Антиповна.
— Ты, конечно, тут бываешь? — спросил Антиповну Максим Яковлевич.
— Известное дело, батюшка, и Семён Аникич тоже всегда с ним приходит.
— А-а…
Молодые люди ещё некоторое время побеседовали с сестрой и ушли, пожелав ей полного выздоровления.
«Кажись, и впрямь Ермак её сглазил. Ермаку её и пользовать… И хитёр же парень! Что придумал — знахарь-де я», — неслось в голове Максима Яковлевича, но он ничего об этом не сказал брату, решив при случае поговорить с самим Ермаком.
Окружённый легендарной славой грозного атамана разбойников, Ермак был для восторженного, едва вышедшего из юных лет Максима Яковлевича Строганова почти героем. Он понимал, что сестра могла полюбить именно такого парня, какого рисует себе в воображении в качестве суженого всякая девушка. Если он не считал сестру парою Ермаку Тимофеевичу, то это только потому, что тот находился под царским гневом.
«А может, царь и смилуется над Ермаком за то, что охраняет он его людишек в такой глуши? Ведь где гнев, там и милость. Обратил бы его товарищей в городовых казаков, а его сделал бы набольшим. Тогда никто бы не был против брака с ним его сестры. Богатства им не занимать, любят они друг друга, да и сестра здесь останется, не поедет в чужедальную сторону».
Разлука с сестрой, которая должна же когда-нибудь случиться, была больным местом в жизни Максима Яковлевича.
Между тем в светлице снова началась задушевная беседа между молодой Строгановой и её наперсницей.
— А знаешь, что, Ксения Яковлевна, я надумала? — сказала Домаша.
— Что?
— Надо мне беспременно сегодня же повидаться с Ермаком Тимофеевичем.
— Тебе повидаться? Зачем? — удивлённо поглядела на неё Строганова.
— Да ведь слепые мы ходим… Что же дальше-то делать?
— Как что дальше делать?
— Да так, здоровой ли тебе, Ксения Яковлевна, прикинуться или же опять, чтобы тебе занедужилось. Как он о том в мыслях держит, ничего мы не ведаем.
— Вот оно что… — задумчиво сказала Ксения Яковлевна. — И ты хочешь…
— Шастнуть к нему, всё разузнать доподлинно…
— А как тебя увидят?..
— Не бойся, не увидят… А увидят — поклёп-то падёт на мою, а не на твою голову.
— Всё-таки не ладно это…
— А что же поделаешь? Так ещё неладнее выходит… В слепоте-то ходить…
— Что же, постарайся… — согласилась Строганова.
— Я сейчас же это дело обделаю… Ты войди в рукодельную, поработай с полчасика, да и уведи Антиповну, а я мигом сбегаю, благо он теперь у себя в избе и один… Ивана Ивановича нет, в поход ушёл.
— Хорошо.
Обе девушки вошли в рукодельную. Ксения Яковлевна, как и было условлено, проработала не более получаса и обратилась к Антиповне:
— Пойдём, нянюшка, расскажи мне какую ни на есть сказку, скучно очень…
Лицо Антиповны расплылось от удовольствия. Она очень любила, когда к ней обращалась с просьбами её питомица.
— Изволь, касаточка, расскажу. Я надысь вспомнила ту сказку, что рассказывала тебе, когда ты ещё была махонькая, за новую для тебя сойдёт…
— Ну вот и хорошо, сегодня и расскажешь…
И девушка вышла из рукодельной. Антиповна поспешила за ней.
Домаша только этого и ждала, но, однако, не тронулась с места, пока из соседней горницы не донёсся старческий голос Антиповны, медленно и протяжно начинавшей рассказывать новую сказку. Тогда Домаша быстро встала из-за пяльцев и направилась в девичью, накинула на себя большой платок и выскользнула сперва во двор, а затем и за ворота усадьбы. Никто не заметил её.
Она пустилась бежать по полю и, запыхавшись, остановилась у избы Ермака Тимофеевича. Переведя дух, она тихо отворила дверь.
Ермак ходил по избе в глубокой задумчивости. Шорох заставил его остановиться. Оглядевшись, он радостно воскликнул:
— Домна Семёновна!..
Девушка вошла.
— Она самая.
— Что с Ксенией Яковлевной?
— Да ничего, работала в рукодельной, а теперь ей нянька сказки сказывает.
— Здорова, значит? — упавшим голосом сказал Ермак.