Ермак Тимофеевич

– Тебе-то что, Ксения Яковлевна… Сказала – лучше и не надо.

– Кабы сбылось это.

– Все сбудется.

В голосе Домаши была непоколебимая уверенность.

– Дай-то бог, – тихо сказала Ксения Яковлевна. – А мне все-таки стало покойно на душе… И за то ей спасибо.

XVI Возвращение Якова

На другой день Домаша в послеобеденный час пробралась в горницу своей матери. Та встретила ее радостно.

– Здравствуй, милая, здравствуй, доченька, спасибо, что не забываешь родную матушку…

– Как можно забыть!.. Такая-то радость мне Господом послана! – несколько замявшись, сказала хитрая девушка.

Ей стало неловко перед матерью, что она, собственно говоря, пришла к ней не с тем, чтобы повидаться с нею, а выпытать то, что она не досказала вчера Ксении Яковлевне.

– Спасибо за это, доченька. Садись, гостья будешь… Ну что? Как провела ночку твоя хозяюшка, свет-Ксения Яковлевна? – спросила Мариула.

– Хорошо, очень хорошо, матушка, уж она так довольна твоим гаданием…

– Довольна, баешь?..

– Да… Только ты, матушка, недосказала ей всего. Она-то этого не заприметила, а я тотчас догадалась.

– Какая ты некстати догадливая, – с улыбкою заметила цыганка.

– Уж такая, знать, уродилась, – отвечала девушка. – Только ты-то уговор наш помнишь, матушка?

– Какой такой уговор?

– А про то, что ты мне скажешь, все что недоскажешь Ксении Яковлевне.

– А, ты про это…

– Да, про это, матушка.

– И зачем тебе нужно чужую судьбу знать, доченька?.. Не ровен час, проболтаешься.

– Это я-то! Не знаешь ты меня, матушка, я для тайны могила.

– Ой ли?

– Уж будь покойна, матушка.

– Да зачем знать тебе, что до тебя некасательно…

– Как зачем? Любопытно, да и люблю я всей душой Ксению Яковлевну. Стрясется с нею какая беда, все же мне легче будет, что заранее я о том известилася. Може, какую и помогу могу оказать ей.

– Нет, доченька, помочь ей не во власти людской… Один Бог ей может быть помощью, – печально-торжественно произнесла Мариула.

– Что такое стрясется над ней, над голубушкой? – испуганно спросила Домаша.

– Ну ин быть по-твоему… Скажу тебе, только чур никому ни полслова о том не вымолви. Не сболтни ненароком как-нибудь.

– Зачем болтать? Я не из болтливых. Говори, родная…

Голос Домаши дрожал от волнения.

– Недолго будет ее счастье, останется она вдовицею неутешною… Реку вижу и быструю, вот волна ее мужа захлестывает, вот вынырнул он, а вот опять скрылся, ко дну пошел… Ждут ее стены монастырские… Вот что я и теперь вижу доченька, как вчера видела, на ее личико глядючи.

– Вот оно что… Значит, повенчают их, а он и умрет вскорости, – печально сказала Домаша.

– Будет это, доченька, будет…

– Тут уж подлинно только Бог может быть помощью…

– Да, родная, не людям изменить волю Божию…

Побеседовав с матерью еще некоторое время, Домаша вернулась в светлицу и села за пяльцы. Верная данному няне слову, Ксения Яковлевна тоже усердно работала за пяльцами. Домаша только однажды с грустью посмотрела на нее, но тотчас же заставила себя улыбнуться, боясь, чтобы она не заметила этого взгляда и не потребовала объяснений.

Жизнь в хоромах Строгановых вошла в свою колею.

Прошло несколько дней. Одно из предсказаний Мариулы исполнилось. Вернулся Яков.

Это случилось ранним утром, но, несмотря на это, он тотчас же был принят Семеном Иоаникиевичем. Старик очень беспокоился о своем посланце. Наслушавшись от заезжего московского гостя о страстях московских, зная из грамотки своего родственника о трагической смерти бояр Обносковых, он основательно опасался, что гонец с грамоткой от него к казненным царским лиходеям попадет в застенок и пропадет, как говорится, ни за грош, ни за денежку, ни за медную пуговицу, да кроме того, и его, Строганова, может постигнуть царская опала за сношения с лиходеями.

Все это тревожило старика, ему казалось, что Яков не едет целую вечность, что страшное уже совершилось и что ему с минуту на минуту, вместо ответа на посланное царю челобитье о Ермаке Тимофеевиче, надо ждать грозной царской грамоты. «А все старая Антиповна; пошли да пошли жениху грамотку. Все равно ничего не вышло путного, а каша такая заварилась, что навряд ли и расхлебаешь», – мелькало в голове Семена Иоаникиевича.

Понятна поэтому была его радость, когда Касьян доложил ему утром, что Яков вернулся из Москвы цел и невредим.

– Позвать его скорей ко мне! – распорядился Строганов.

Через несколько минут Яков был уже в его горнице.

– Ну что и как? – спросил он посланца. – Передал грамотку?

– Некому было, Семен Аникич, – отвечал Яков, – ни в Москве, ни в Александровской слободе видом не видать, слыхом не слыхать бояр Обносковых. Приказали оба, и отец и сын, долго жить… И вспоминать-то об них надо тоже с опаскою…

– Так, так, слышал я…

– Слышал?

– Да тут гость был, рассказывал, будто казнили их… Да я думал, сбрехал, мол…

– Никак нет… Правду тебе, Семен Аникич, гость говорил истинную.

– Искал их на Москве-то спервоначалу? – спросил Строганов.

– И поискал, Семен Аникич, да и слава те, Господи, такую бы беду нажил и себе и тебе на голову… Не миновать бы мне застенка да Малютиных рук…

– Как же ты узнал-то обо всем?