Ермак Тимофеевич

Все сенные девушки, сидевшие за пяльцами, насторожились, вслушиваясь в этот разговор, и, конечно, вскоре разнесли новость по усадьбе.

– Няня, милая, – говорила между тем Ксения Яковлевна, – я хочу видеть мать Домаши. Можно ей прийти сюда?

– Это еще зачем?

– Я тоже погадать хочу…

– Пустое все, – нехотя произнесла Антиповна.

– Пусть пустое, няня, все веселее будет, нового человека увижу. Скучно мне.

– От безделья тебе скучно.

– Что же мне делать, коли не работается…

– Принудить себя должна.

– Я с завтрашнего дня прилежно буду работать, а сегодня дозволь мне позвать Мариулу… Милая нянечка!

И Ксения Яковлевна бросилась на шею своей старой няньке и стала целовать ее.

– Погоди, оставь, задушишь меня, старую… – голосом, полным блаженства, заговорила старуха. – Ну, ин будь по-твоему, зови…

– Иди, Домаша, за матерью! – тотчас распорядилась Ксения Яковлевна и ушла в свою горницу.

Домаша между тем, стрелой перебежав двор, застала свою мать уже принарядившеюся в чистую сорочку и сарафан.

– Пойдем, матушка, в хоромы. Мы сказались Антиповне, она дозволила. Ты приоделась, матушка, значит, знала, что я сейчас приду за тобой?

– Знала.

– Почему?

– Много будешь знать, скоро состаришься… Ужели тебе хочется быть такой же старой, как твоя мать? – отшутилась Мариула. – Пойдем.

Они вошли в хоромы.

– Вот, Ксения Яковлевна, твоя слуга Мариула, моя богоданная матушка, – сказала Домаша.

Мариула низко поклонилась молодой Строгановой.

– Здравствуй, Мариула, – ласково сказала та. – Я очень рада, что у моей Домаши нашлась матушка…

– Благодарствую, Ксения Яковлевна, на добром слове, – снова низко поклонилась Мариула.

– Погадай мне, Мариулушка! – робко сказала Ксения Яковлевна после довольно продолжительного молчания.

– И чего тебе гадать, Ксения Яковлевна, все уже разгадано, – начала Мариула, пристально вглядываясь с лицо девушки. – Вот вижу я, твой жених обрученный невредим стоит, а кругом него люди валяются, кровь льется, стрелы летают, пули свищут, а он молодецким взмахом косит нечисть поганую, о тебе свою думушку думая, поскорее бы управиться да вернуться к своей голубке сизой… А вот он в венце стоит, в венце княжеском, а вот… – Цыганка вдруг оборвала речь и, изменив тон, добавила: – Все хорошо, все исполнится, дадите вы клятву перед алтарем нерушимую и никогда ее не нарушите… О чем же гадать тебе, Ксения Яковлевна?

Молодая Строганова хорошо поняла, что Мариула говорит то, что «провидит», что в этом и состоит гаданье, и жадно ловила ее слова. К счастью, она не заметила перерыва в этой речи.

– Спасибо тебе, Мариулушка, коли правду сказала, а коли выдумала, спасибо за то, что утешила…

– Зачем выдумывать? Сказала всю правду-истину…

– Еще раз спасибо… Чем одарить тебя?

– Зачем дарить?.. И так много довольны твоею милостью, сыты, обуты, одеты, в тепле живем, – встала и поклонилась в пояс Мариула.

– А скоро все это сбудется, о чем говорила ты? – спросила Строганова.

– Того уж не умею сказать, касаточка, должно, недолго протянется, – отвечала цыганка.

Она вдруг стала пристально вглядываться в лицо своей дочери.

– Вот ее суженый, в дороге уж…

– Яков? – спросила Ксения Яковлевна.

– Звать я не знаю как, чернявый такой, из себя видный, скачет во весь опор, торопится… – продолжала Мариула, не спуская глаз с лица Домаши.

– Слышишь, Домаша? – окликнула ее Ксения Яковлевна.

Ответа не последовало. Девушка сидела как завороженная.

– Не замай ее, – заметила Мариула, – она сама видит все то, что говорю я… Видимо, от меня она этот дар унаследовала.

– Да неужели! – воскликнула молодая Строганова.

– Верное слово, – подтвердила Мариула и отвела свой взгляд от лица дочери.

Не прошло и минуты, как Домаша облегченно вздохнула и сказала:

– На самом деле Яков-то торопится… Я его видела.

– Как видела? – дивилась Ксения Яковлевна.

– Да странно как-то… Точно вздремнулось мне и сон привиделся, скачет он во весь опор по дороге… Только и всего.

Ксения Яковлевна со страхом посмотрела на Мариулу.

– Прощенья просим, – низко поклонилась она и вышла так быстро, что Ксения Яковлевна не успела сказать ей, чтобы она приходила в другой раз.

Девушки остались вдвоем и несколько минут смотрели с недоумением друг на друга. Ксения Яковлевна была поражена последним видением Домаши, вызванным на ее глазах, а Домаша не понимала удивленно-испуганного выражения лица своей хозяйки. Первою ее мыслью было то, что Ксения Яковлевна заметила, наверно, в предсказании Мариулы недосказанное, а потому встревожилась. Но Строганова рассеяла эти опасения.

– Знаешь ли, что ты спала, Домаша?

– Мне вздремнулося, так вдруг, – ответила та.

– Да нет же, при мне все это было! Это Мариула заставила тебя видеть все то, что видела сама. Знаешь, она колдунья!

Последние слова Ксения Яковлевна сказала шепотом.

– И что ты, Ксения Яковлевна, крест у нее на груди, а в горенке иконы, и перед ними лампада теплится.

– Правда?

– Как перед истинным…

– Невдомек мне тогда, что это деется…

– Просто провидица, – решила Домаша.

– Дивны дела твои, Господи! – воскликнула Строганова и истово перекрестилась на икону. Домаша последовала ее примеру.