Ермак Тимофеевич

– Николи никого не обидел, что ты, бог с тобой, – ответили они, – а коли ненароком, так Бог простит…

– Простите и вы, отец мой названный и братцы мои названые, прости, моя невеста обрученная… Не лишите меня молитв ваших, особливо ты, чистая девушка…

Голос Ермака дрогнул, и он умолк.

Первым подошел к нему Семен Иоаникиевич Строганов, благословил его небольшим образком на серебряной цепочке, который и надел ему на шею. Они обнялись и трижды крепко расцеловались.

За стариком пришла очередь Максиму Яковлевичу, а за ним Никите Григорьевичу Строгановым. Оба со слезами на глазах простились с Ермаком Тимофеевичем.

Ксения Яковлевна стояла бледная, опершись на руку преданной Домаши. К ней, простившись с ее дядей и братьями, подошел сам Ермак Тимофеевич.

– Прости, невеста моя обрученная, прости, моя лапушка, молись за меня… Как за стеной каменной буду я за твоими молитвами девичьими… Не горюй, не кручинься, вернется, бог даст, твой Ермак цел и невредим и будет продолжать любить тебя, как теперь любит больше жизни своей. Прости мое сердце…

Девушка с рыданиями бросилась на шею Ермаку Тимофеевичу. Из глаз его тоже полились слезы.

Эти слезы обоих слились в их горячих поцелуях. Они на мгновение замерли.

Ермак опомнился первый. Он тихо освободился от объятий невесты, тряхнул головой и проговорил:

– Прощай, моя лапушка, прощай, мое сердце… До свидания!.. – и быстро зашагал к реке.

Ксения Яковлевна без чувств упала на руки сенных девушек. Они бережно повели ее в хоромы, сопровождаемые Антиповной.

Семен Иоаникиевич Строганов с племянниками и людьми остались на берегу смотреть, как усаживались в челны казаки.

Вот по данному Иваном Кольцом знаку весла мерно поднялись и челны один за другим медленно поплыли мимо берега, где стояли Строгановы и их люди. Когда последний челн исчез из виду на повороте реки, Семен Иоаникиевич с племянниками отправились домой. За ними последовали и их люди.

Придя в хоромы, старик Строганов прямо отправился в светлицу.

– Что Аксюша? – спросил он Антиповну.

– У себя, с Домашей беседует, – отвечала старуха.

– Здорова? – спросил Семен Иоаникиевич.

– Да ничего себе… Еще на дороге очнулась и пришла сюда на ногах… Кажись, ничего.

Строганов прошел в следующую горницу. Он застал девушек сидевшими на лавках и о чем-то беседующими.

Семен Иоаникиевич сел рядом с племянницей.

– Ну вот и проводили, теперь, Бог даст, не заметим и времени, как встречать придется, – сказал он.

– Ты думаешь, дядя, он скоро вернется? – дрогнувшим голосом спросила Ксения Яковлевна.

– Скоро не скоро, а очень долго ему там делать нечего, – отвечал старик Строганов.

– Ох, долго покажется мне это время! – вздохнула девушка, рукавом сорочки смахивая набежавшие слезы.

– А ты приданым займись, торопи своих девушек, наблюдай за ними, время-то за делом и пройдет незаметно, – посоветовал Семен Иоаникиевич. Не навек разлучились… Вернется с победой… Вот и радость тебе будет. Ее и жди.

– А как убьют его кочевники?

– Ну на это у них руки коротки… Покажет он им себя, что все врассыпную посыпятся… Спрячутся в свои норы, да и оттуда он их выгонит.

Старик Строганов говорил таким уверенным и спокойным тоном, что эти уверенность и спокойствие поневоле сообщались Ксении Яковлевне.

Семен Иоаникиевич, конечно, сам далеко не думал того, что говорил. Он хорошо понимал все опасности предпринятого Ермаком Тимофеевичем похода в сибирские дебри, но не молодой же девушке, любящей человека, отправившегося в этот опасный поход, говорить ему было всю горькую правду. Ее надо было утешить, ободрить. Он это и сделал.

Ксения Яковлевна успокоилась. Слезы больше не навертывались ей на глаза.

– А у меня, дядя, к тебе просьба будет, – сказала она.

– Что, моя радость?.. Все я для тебя сделаю, моя девочка.

– Когда Яков вернется? – начала она и остановилась, посмотрев на Домашу.

Та сперва вспыхнула, а потом побледнела.

– Яков, Яков… – медленно произнес Семен Иоаникиевич. – До Москвы-то теперь он, чай, доехал благополучно, все там узнает о смерти Обносковых и назад приедет.

– Вот тогда и дозволь ему жениться на Домаше.

– На Домаше?

– Да… Они любят друг друга.

– Что ж… Он парень хороший, красивый. И она тоже. Парочка будет хоть куда! – улыбнулся Семен Иоаникиевич.

– Так, значит, дозволяешь, дядя?

– Конечно же… Пусть с Богом поженятся, коли любят друг друга… Только что же это ты, Аксюша, все говоришь, а невеста ни полсловечка не вымолвит.

– На самом деле, Домаша, что ты молчишь, как истукан?.. – обратилась к ней Строганова.

– Благодарю тебя, Семен Аникич, за милость хозяйскую, да только едва ли это сбудется, – поклонилась ему в пояс сенная девушка.

– Почему же? – удивился старик.

– Еще когда он вернется и с какими мыслями… Мало ли что допрежь меж нами было, теперь, може, и иначе пойдет… Кто знает… Да и воротится ли… – ответила Домаша.

– Коли люба ты ему была, так чего же ему пятиться. Ты тоже красотой взяла. Совсем писаная.

Семен Иоаникиевич засмеялся.

– На Москве немало и получше меня найдется, – со вздохом сказала Домаша.