Узнал он, что эта девушка – племянница Семена Иоаникиевича и сестра Максима Яковлевича Строгановых, несколько раз встречался он с ней в строгановских хоромах и обменивался молчаливым поклоном. Заметил он, что девушка ему стала даже приветливо улыбаться и этой улыбкой приковала к себе еще сильней сердце бобыля, не знавшего ни нежной ласки женской, ни настоящей любви. Понял он, что любовь – сила, и стал бороться с ней, как с силой вражеской.
Не отуманила эта любовь еще его ум – понимал он, какая пропасть разделяла его, атамана разбойников, за голову которого в Москве назначена награда, и дочь влиятельных купцов-богатеев Строгановых. Надо было вырвать с корнем это гибельное для него чувство.
Да не вырвалось оно!
Начавшийся ропот и брожение среди людей сочтено было Ермаком началом его спасения. Он надеялся, что опасность предстоящего похода, о котором он говорил старику Строганову, излечит его от рокового увлечения.
IX
Сны Ермака
Брожение и ропот среди людей действительно все увеличивались. Некоторые уже громко выразили желание вернуться на Волгу.
– Что же это такое? – говорили они. – Так закиснуть здесь недолго, обабиться, многие уж милуются с дворовыми бабами да девками. Плохое дело это, не казацкое… Да и атаман стал сам не свой, ходит, словно сыч какой. Самому, чай, в тяготу…
– Кабы в тяготу было, увел бы, не подневольный, – слышалось замечание.
– А мы подневольные, што ли?.. – раздавался раздраженный голос.
– Зачем подневольные? В кабалу из нас никто не продавался.
– То-то и оно-то…
– Только как атаман, – замечали более благоразумные.
– Что атаман! Нянька он нам, што ли? И без него дорогу найдем.
– Как же без атамана?
– Другого выберем…
– Другого? Сказал тоже… А кого? Не тебя ли?..
– Зачем меня?.. Не меня и не тебя. Другие найдутся…
– Где они, другие-то?.. Надо, чтобы атаман атаманом был, чтобы знали его в окружности, имени боялись. Таков наш Ермак Тимофеевич.
– Ивана Кольцо попытать…
– Сказал тоже, Иван Кольцо… Не пойдет он…
– Для чего?..
– Супротив Ермака николи не пойдет… И пытать нечего…
– Так самому сказать… Ермаку…
– А как скажешь-то?..
– Круг собрать… А то ведь тошнехонько… Без дела лежать и от еды только брюхо пучить, совсем изведешься…
– Круг – это дело… Надо погуторить с товарищами…
Такие или подобные им шли разговоры среди новых посельщиков строгановских. Ермак Тимофеевич если не знал о них, то угадывал… Надо было дать дело людям, иначе брожение среди них могло принять большие размеры – люди действительно могли уйти, не выдержав скуки однообразной жизни, а это – что плотина: прорвется – не удержишь.
Такого мнения был и Иван Кольцо, не раз предостерегавший Ермака в этом смысле и даже побудивший его завести с Семеном Строгановым разговор о необходимости похода.
– Что ни на есть там будет, а люди, по крайности, ноги поразомнут, и то дело, – говорил Иван.
Поэтому он встретил вернувшегося из хором Ермака вопросом:
– Ну, что, как?..
– Пообождать просил недельку-другую, – ответил Ермак Тимофеевич.
– Ох уж это мне жданье да жданье… Дождетесь до беды, с людьми не управиться, как забушуют…
– Да много ли их бушевать-то будет?.. Большинство-то, кажись, довольно, краль завели себе, – горько усмехнулся Ермак.
– Не узнаю тебя, атаман, чему радуешься. Краль завели… Это-то и неладно, перепортятся вконец, к ратному делу годиться не будут… Только я наших людей знаю. Не из таковских… Смута выйдет, все пристанут к тем, кто из поселка тягу задаст на вольную волюшку, в степь просторную, куда и крали денутся, бросят, не жалеючи. Для казака нет лучшей крали, как пищаль да меч булатный…
По лицу Ермака во время горячей речи его друга и помощника пробежали мрачные тени. Он как бы слышал в этих словах упрек самому себе. Ведь он был почти рад этой отсрочке похода, выговоренной Семеном Иоаникиевичем. А все из-за чего? А из-за того, чтобы лишний раз увидеть в окне верхнего этажа хором строгановских стройную фигуру девушки, почувствовать хоть издали на себе взгляд ее светлых очей да ходючи в хоромы, быть может, ненароком встретить ее на одно мгновенье, поймать мимолетную улыбку уст девичьих.
Какой он казак? Какой он атаман разбойников? Баба он слабовольная!
Нет, надо покончить с этим… Не Ермаку Тимофеевичу поддаваться женским прелестям. Не радости семейной жизни на роду его написаны… Нарушишь главный завет отца – погибнешь ни за синь порох. Эти-то бродившие в его голове мысли и нагоняли тучи на его лице.
– Потороплю старика. Будь по-твоему, – сказал он Ивану Кольцу.
В голосе его послышалась невольная дрожь. Есаул удивленно посмотрел на него и тут только заметил особенно странное выражение его лица.
– Что это с тобою, Тимофеевич? В жисть не видел тебя такого-то…
– А что? – встрепенулся Ермак.
– Как что? Да ты туча тучей… Что с тобою приключилось?
– Ничего, так! Что-то не по себе, недужится… Засну вот, может, сном пройдет.
– Засни, засни, а я пойду с ребятами погуторю, может, и разговорю.
– Чего разговаривать их? Скажи, что скоро в поход двинемся, – раздражительно заметил Ермак Тимофеевич, укладываясь на лавку, подложив себе под голову скинутый им с себя кафтан.