Ермак

— Так вот вы как! Мы к вам всем сердцем, а вы чернить нас. Предательство, помсту затаили против нас… сам всевышний обличает вас, поганые… Взять их! — закричал воевода страже.

По всему видно, что стрельцы только и ждали этого, — они бросились к гостям. Видя, что подходит беда, Сейдяк ловко вскочил на скамью, быстро вышиб сапогом окно и проворно выпрыгнул во двор. Не дремали и Ураз-Мухамед с Карачой: отбиваясь деревянными блюдами, они нырнули в оконницу и бросились бежать к своим.

Но куда убежишь? Кругом — высокий тын, а казаки уже давно подстерегали их. Они быстро перехватали всех, связали веревками и представили к воеводе.

С поникшими головами трое искерцев стояли перед Чулковым.

Сейдяк с посеревшим лицом сердито выкрикнул:

— Я — хан! И ты, презренный, допустил коварство!

Лицо воеводы осталось невозмутимым. Он равнодушно усмехнулся и ответил Сейдяку:

— Рассуди, голубь, какой же ты хан? И о каком коварстве речь идет, ежели ты сам пришел в чужую землю? И чего ты орешь? Не бойся, — наша милость не изреченна, и ты будешь жив. Тебя и твоих дружников доставят в Москву. Вот и заживете, хватит вам мутить народ…

Карача сразу повеселел: «Хвала аллаху, он останется жить! Не все ли равно, кому служить: Кучуму, Сейдяку или русскому царю!».

Ураз-Мухамед изподлобья, волком глядел на воеводу. Он слышал крики, стоны и ржанье коней: казаки беспощадно рубили свиту Сейдяка…

За Иртышом скрылось багровое солнце. Княжий луг, высокий тын и крепостные строения уходили в сумерки, когда стрельцы двинулись на Искер. Они шли плотным строем, готовые принять бой с четырьмястами татар, которых утром привел Сейдяк, но безмолвие лежало над равниной. Ночь не долго была черной, — скоро из-за старого пихтача выкатился большой месяц и осветил мертвенным сиянием опустевший Княжий луг.

Так и не состоялась битва. Впоследствии сибириский летописец записал об этом событии кратко, но выразительно: «Таково страхование найде на сих, яко и в град свой не возвратишися; слыша же в граде (Сибири) яко бежа — и тыи избегоша из града и никто же остася в граде».

Стрельцы вошли в опустевший Искер. Одичавшие тощие псы бродили среди мазанок. Печально и грустно было в покинутом и молчаливом курене Кучума, он напоминал теперь кладбище. Русские оглядели его и навсегда покинули. Прошло немного времени, и буйный бурьян охватил развалины бывшей ханской ставки. Никто никогда больше не пожелал селиться в этом, преданном забвению, когда-то кипучем городке…

По первому санному пути воевода Чулков отправил трех важных пленников в Москву, и тем самым навсегда устранил их влияние на татарские племена. Сибирское царство окончило свои дни. Все земли до Иртыша и далее к северу по многоводной Оби стали русскими навечно, ибо по ним прошел с сохой, глубоко и прилежно поднимая новь, трудолюбивый русский пахарь. Сбылась мечта Ермака!

На берегах Тобола русские срубили избы из смолистой звонкой сосны. И только отшумели талые воды, в поле, где осенью раскорчевывали вырубки, выехал первый пахарь. За тяжелой сохой, влекомый сильной соловой кобылкой, шел русский ратаюшка, поднимая тяжелые темные пласты. Из прииртышских мест, из-под стен рассыпавшегося Искера, из селений Алемасово, Бицик-Тура, Абалака и многих других верхом на быстрых коньках набежали татары и долго разглядывали диковинного человека, мерно вышагивающего за сохой. Для чего он поднимает холодную землю? Что будет с ней?

Осенью, в теплые солнечные дни, там, где прошел русский пахарь, золотились тучные нивы. Хлеба волной колыхались под ветром, и хозяин, любуясь ими, думал радостно, облегченно:

— Тяжелая, но плодоносная землица…

Озера и реки в изобилии давали рыбу, лес — мягкую рухлядь. И самое дорогое, что любо было пахарю, — не жил в Сибири боярин, много было простора и дел для трудовых рук. В новых городках надобны были ямщики, плотники, каменщики, кровельщики, — всякого мастерства люди. И не только указы, но и приволье манило сюда русских мужиков. И шли сюда, в сибирскую землицу, пахари, кузнецы и беглые холопы, все, кому тяжело было на Руси.

7