Эпоха второсортных злодеев

— О, нет, я не люблю Солнце, но и не боюсь его, — сказал Дарвин. — И я не нуждаюсь в чужой крови, чтобы продолжать свое существование. Мне доводилось убивать вампиров. А тебе?

— Нет, — сказала я. — Но я присутствовала при смерти одного или двух. И знала парня, который умел их убивать.

— Я знаю, — сказал он. — Гарднер.

Конечно же, он наводил справки обо мне, когда получил заказ на эту работу, а «Континенталь» — это закрытый клуб, где все друг о друге знают. Или могут узнать, приложив для этого минимальные усилия.

Но подземные туннели под Городом были последним местом, где я хотела бы говорить о Реджи, а Дарвин, наверное, был последним человеком, с которым я хотела бы это обсуждать.

Если бы я в принципе хотела это хоть с кем-то обсуждать.

Ну, с кем-то кроме тебя. Вот ты — идеальный собеседник. Ты всегда готова меня выслушать, ты никогда ничего не говоришь, и, по большому счету, тебя не существует.

Ты — всего лишь свидетельство моего безумия.

Наверное, настоящие проблемы у меня начнутся в тот момент, когда ты начнешь мне отвечать.

— Мы не знакомы, но я слышал о нем, — сказал Дарвин. — Он тоже волк, как и я.

Я решила расценивать это, как комплимент Реджи. Как похвалу, которую один профессионал может дать другому. Даже если Реджи на самом деле отец моего ребенка, после рождения лучше держать его подальше.

По моим прикидкам, мы прошли под землей пару кварталов, прежде чем Дарвин остановился рядом со старой металлической лестницей, ведущей наверх. Он постучал по ней рукой, вызвав целый дождь ржавчины.

— Здесь мы выйдем на поверхность, — сказал Дарвин, сунул руку в карман и протянул мне медицинскую маску в индивидуальной упаковке. — Надень это.

— Мне кажется, здесь внизу было куда больше риска вдохнуть что-нибудь нездоровое, — заметила я.

— Здесь, внизу, нет Большого Брата, — сказал Дарвин. — Но наверху у него множество глаз, и все они могут искать тебя.

А, ну да.

У нас же тут охота внутри другой охоты, и где-то я хищник, а где-то дичь, поэтому лишняя осторожность не помешает.

Я поймала себя на мысли, что начала думать в терминах Дарвина, и эта мысль не пришлась мне по душе. Стоит впустить в свою голову одного психопата, и ты не заметишь, как их там сразу же соберется целый отряд.

Мне ли не знать…

— Куда ведет эта лестница? — спросила я.

— Наверх.

— Я понимаю, что наверх, но куда именно?

— В небольшой переулок, в котором в это время суток нет никого, кроме торговца наркотиками и, быть может, одного из его клиентов, стремящегося купить забытье за пригоршню долларов, — сказал Дарвин. — Эта публика не любит привлекать к себе внимания, и не станет поднимать шум.

Мы поднялись по лестнице, а потом Дарвин продемонстрировал высокий уровень своей физической подготовки и одной рукой отодвинул крышку канализационного люка. Мы выбрались на поверхность, и я убедилась, что у торговца наркотиками сегодня выходной. По крайней мере, в поле видимости не наблюдалось ни его, ни его клиентов, ищущих забытье за пригоршню долларов.

В переулке стояла машина. Какой-то древний седан еще из тех времен, когда машины делали из железа, а не из пластика. Он был настолько пыльный, что я не могла различить цвет, в котором он вышел с завода. Или цвет, в который его покрасил кто-то из предыдущих владельцев.

Дарвин разбил водительское стекло затянутым в перчатку кулаком. А я-то уж подумала, что это его машина…

— Садись, — сказал он, вырывая из-под руля клубок проводов и зачищая пару швейцарским армейским ножом. Вместо сидений впереди был установлен трехместный диван, и я уселась у окна.

Двигатель заревел… ну, зарокотал. Когда мы двинулись с места, я услышала стук под днищем, и от машины что-то отвалилось. Наверное, в Городе можно угнать машину и посвежее.

— Мы точно доедем на ней до места? — спросила я.

— Нам недалеко, — сказал Дарвин.

— Это обнадеживает.

Мы выбрались на более оживленную улицу. Это был не самый благополучный район, и большинство торговых точек уже закрылось, спрятав витрины за стальными щитами, и люди, которые бродили по тротуарам, были не самыми добропорядочными жителями Города, и среди них вполне могли бы найтись охотники за легкими деньгами. Но никто из них не обращал внимания на тот хлам на колесах, внутри которого мы находились.

— Свою первую машину я угнал, когда мне было двенадцать, — сказал Дарвин.

— Захотелось покататься?

— Захотелось переехать драгдилера, из-за которого у моей знакомой случился передоз забытья, — сказал Дарвин.

— И что случилось? — спросила я и тут же об этом пожалела.

Еще до того, как он начал отвечать.

— Я размозжил его о стену, — сказал Дарвин. — И смотрел, как он умирает в луже крови, пытаясь запихнуть кишки обратно в свой живот. Слышал его предсмертные крики, видел его последний вдох. Видел, как смерть забрала его, как перестало биться его сердце и остекленели его глаза.

— У тебя было тяжелое детство.

— У тех, кто рос на улице, детства не было, — сказал Дарвин.