Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Их соблазненной дочери, невзирая ни на что, отчаянно хотелось одного – стать его женой, и даже «самой что ни на есть бесхлопотной женой», каковой она лично пообещала быть своему влюбленному в одном из писем, но Кэпелы были решительно против любых разговоров об этом, – даже если бы барон вдруг и выложил на стол предложение. Дело в том, что барон Трип, так уж случилось, оказался старым другом и бывшим сослуживцем Генри Пэджета, самого старшего из братьев леди Каролины, и родители Гарриет были осведомлены не только о его финансовом положении, но и о любовных похождениях, а потому и не верили в серьезность его намерений в отношении их дочери. Гарриет так никогда и не узнала о том, что стала далеко не первой жертвой барона-обольстителя, годами сбивавшего юных дам с пути истинного по той же самой схеме. Подобно ей, все они слали ему любовные письма, в том числе и с локонами волос, а одна присовокупила даже автопортрет. И все это он хранил в отдельном письменном ящике, почти как трофеи.

В день дуэли, сообщала леди Каролина, «оба выстрелили одновременно», и пуля ее мужа просвистела «на волосок от уха его антагониста», но обошлось без кровопролития. С Трипа было взято обещание впредь не вступать с Гарриет ни в какие контакты, и он его честно выполнил, повергнув ее в отчаяние. На свои письма она более не получила от него ни единого ответа, даже после того, как сделала ему такое предложение, узнав о котором, даже ее непоколебимая мать, вероятно, потянулась бы за нюхательной солью, а чувствительная бабушка и попросту отправилась в последний путь, а именно – умоляла его позволить ей перебраться к нему и разделить с ним жизнь без каких-либо брачных обязательств с его стороны. Пьянящие вольности брюссельской жизни лишь усугубили сердечную боль пострадавшей от рук опытного соблазнителя, которого ее родители, похоже, недаром изначально недолюбливали, – не говоря уже о том, что вся эта история оставила на репутации Гарриет такое пятно, какого она себе, как женщина, стесненная в средствах и нуждающаяся в замужестве в силу жизненной необходимости, позволить не могла.

Конечно, неверным было бы думать, будто подобных холостых негодников было не сыскать в роскошных бальных залах Лондона. Естественно, они обретались и там на протяжении всего сезона, и родителям зачастую трудно было распознать в них людей, за которых ни в коем случае нельзя выдавать своих дочерей, до того, как роковая ошибка произошла. Лаура Мэннерс имела возможность убедиться в этом на собственном опыте, который ей дорого обошелся. Лишь выйдя замуж за капитана Джона Далримпла, племянника и наследника графа Стэра, она обнаружила, что помимо шлейфа разбитых сердец за ним числится еще и законная жена.

Супружеское счастье ее рассыпалось в прах через считанные недели после свадьбы, состоявшейся в июне 1808 года. Едва прознав об их союзе, в жизнь Лауры ворвалась мисс Джоанна Гордон, с порога объявившая законной супругой капитана Далримпла себя. Дело в итоге дошло до суда, который признал брак бедной Лауры юридически ничтожным и аннулировал его на основании доказанного факта двоеженства. «Ни в чем не повинную леди обманом втянули в брак, который не придает ей ни характера, ни прав жены», – сетовал судья, оглашая в 1811 году после долгих проволочек заключение по этому делу. Так Лаура, которая продолжала до этого вопреки шокирующим заявлениям Джоанны исправно жить с Далримплом (вероятно, даже рискуя забеременеть ребенком, который был бы обречен получить затем статус незаконнорожденного), разом лишилась и мужа, и чести в силу этого судебного решения. «Ей бы теперь выйти за лорда Стэра и родить ему законного наследника чисто из мести», – язвил один шотландский автор, узнав о ее судьбе и, несомненно, полагая, что лишение капитана Далримпла дядиного наследства столь хитроумным способом послужило бы двоеженцу хорошим уроком.