Эпоха последних слов

Колдун прошел ворота, и двое закованных в сталь орков, стоявшие у них, не окликнули его — несмотря на строжайший приказ останавливать каждого, независимо от ранга, статуса и положения. Их дикарский инстинкт самосохранения сработал четко: попробуй они сейчас обратиться к Аргриму, тот испепелил бы их, даже не повернув головы.

Некоторое время он брел по дороге, потом под ногами оказалась широкая лесная тропа.

Он словно бы покинул свое тело, потерял где-то физическую оболочку. Это было похоже на ощущения после трех или четырех суток бессонницы или пьянства. Ноги, казалось, совсем отсутствовали, руки висели безвольными, вялыми плетьми, налитыми тяжким бессилием. Он двигался не сам по себе, а будто бы влекомый неведомым ветром, могучим незримым потоком, который тащил его, как кораблик, сделанный из щепки. Тащил прямо в бездонную сливную яму.

Внезапно, откликнувшись на его мысли, небо пролилось дождем. Не по-августовски холодные капли сделали то, что не удалось свежему воздуху: привели его в чувство. Аргрим задрал голову, уперся взглядом в тяжелые свинцовые тучи. Быстро же они явились, полностью закрыли собой звезды. Тучи были ему понятны. Тучи чем-то напоминали происходящее в его сердце. Подобие, основа основ любой магии. Изменения в микрокосме вызывают аналогичные изменения в макрокосме, и наоборот — вот и весь секрет.

Он несколько раз моргнул, удивленно коснулся пальцами лица. Да, оно оказалось мокрым, как и должно быть под дождем. Однако… Аргрим лизнул кончик пальца и с диким, почти суеверным восторгом ощутил едва заметную, но очевидную соленую горечь. Он опустился на колени, полностью отпустив все чувства, прятавшиеся в ледяной темнице его разума. Слезы прорвали плотину, открыв дорогу рыданиям, тягучей скорби, смешанной с безумным, противоестественным весельем. И в то же время он окончательно отдалился от себя, оставил тело, с необъяснимым наслаждением наблюдая, как широкоплечий худощавый мужчина в насквозь промокшей, потяжелевшей робе плачет и смеется, задыхаясь, стоя на коленях в набухающей грязи посреди пустоты, огороженной сплошными стенами ливня. Это было интересно.

Аргрим скорбел вовсе не по погибшему хозяину. На самом деле его мало волновала судьба какого-то доисторического демона, проигравшего битву и обращенного в бесполезный серый пепел из-за собственной чрезмерной самоуверенности. Он оплакивал молодого рыцаря, погибшего много лет назад, продавшего душу за пригоршню теней. Он оплакивал жизнь, потраченную впустую, не оставившую иных следов, кроме бесконечного разрушения.

Дождь шел вечно, смывая слезы, глину грехов, известняк воспоминаний, песок самосознания, постепенно обнажая древнюю окаменелость — скелет страшного, бесчувственного существа, бывшего здесь до появления личности. Дождь смывал человека, и из-под него проступал зверь.

Ложь. Предательство. Страх. Зверь научился никому не доверять. Безумие. Презрение. Разложение. Зверь научился ненавидеть целый мир, со всеми его богами, закономерностями, традициями и последствиями. Крысы. Колья. Кости.

Когда Аргрим поднялся, на его лице не осталось соли, а под лицом не осталось души. Когда Аргрим поднялся, он знал, что следует делать. И теперь для этого ему больше не нужна была куча старых, запыленных черепов в каморке под крышей башни.

Воздев руки над головой, он закричал — вверх, в ливень, в беспросветную глубину клубящихся над ним туч:

— Сказанные во Тьме! Проклятья Кайракса! Я призываю вас! Я приглашаю вас! Придите и поселитесь в моем теле, в пустоте моих ран! Пейте страдание из колодца моей души! Погружайте руки свои в мою кровь! Повелеваю именем вашего отца!

Они явились. Не могли не явиться, ибо крик его полон был истинной божественной силы, того иссиня-черного торжества, что доступно лишь безумцам и умирающим. Аргрим сбросил с себя последние остатки человеческого, вытащил их на поверхность, пережил вновь, излил слезами и втоптал в грязь. Освободившись от них, обрел он силу ненависти, подобную той, которую обрушил перед смертью Кайракс на стены своей темницы. И демоны откликнулись на зов — из этой силы были они рождены, а потому не имели возможности ей сопротивляться.

Тучи набухли движущимися формами, наполнились клубками щупалец, багровым пламенем из бесчисленных уродливых пастей. Сказанные во Тьме расползались по небу подобно тому, как гангрена расползается по здоровой плоти. Все. Они явились все. Их голоса, похожие на хриплые раскаты грома, разрывали тучи непроглядными трещинами. Голоса звали его, обвиняли его, проклинали его. Человека, ставшего демоном. Человека, становящегося богом.

— Я взываю к вашей клятве! — отвечал Аргрим. Горло саднило, голос вот-вот должен был сорваться. — Во имя старшего из вас, погибшего от рук предателей и отступников, взываю к вашей сути! Вы и есть клятва! Так исполнитесь же! Станьте явью, станьте местью! Обретите плоть! Я дарую вам свою!