Я слышала, но слушать не хотела. Мое внимание привлекла какая-то деталь, нудная, цепляющая и портящая все деталь, но она тут же растворилась, уступая место прорыву. Разлому. Та реальность… Она была целиком моя, от начала и до конца, стоило только сделать несколько шагов, переступить границу.
Я даже на месте почти подскочила. А ведь перенос физического объекта в субъективную реальность захлопывает ее, если объект остается внутри! Как я сразу об этом не подумала. Надо лишь дернуть за ручку…
Мотор взревел, и мы вихрем унеслись вперед, а потом так же резко остановились. Теперь снаружи снова шел снег, и рядом стояли какие-то хмурые мужчины в форме аварийщиков, не пропуская туда, откуда мы только что вынырнули, страшенную блондинку на «БМВ».
На заднем сиденье заорал телефон. Я нахмурилась и обернулась, чувствуя странный прилив надежды. Звонил Туров. Я чертыхнулась и выключила звук. Помотала головой, восстанавливаясь и силой изгоняя поток чужих эмоций.
– Аварийка, да? – спросила я, поворачиваясь к Мише.
Тот смотрел на меня, вытаращив глаза.
– Аварийные службы? Так вы народ к прорыву не пускаете?
Миша медленно кивнул.
– Напугала?
Он растерянно пожал плечами:
– Просто… Когда я заступил на службу, возил только Гамова. А он так не делал ни разу. Глаза у него так не светились. Не отражали другую реальность.
Я хмыкнула. Немного болела голова. Рядом с виском снова притаилась непонятная заноза.
– Зефир. Черные номера. Так мы числимся за военными? Какого черта?
– Не совсем за военными. А возвращаться вам стоит только потому, что лично я не переживу, если вы не вернетесь.
Я зачарованно склонила голову, отметив про себя, что дело обстоит еще хуже, чем просто абстрактные вояки, и предпочла не расспрашивать. Мысли вроде бы очистились, но я по-прежнему не знала, зачем возвращаться.
– Да и Гамов меня убьет, – неуверенно добавил Миша, и тут-то я окончательно вернулась с небес на землю.
– Что вы все так его боитесь, – фыркнула я и распахнула дверь.
В машине сразу стало холодно, зато голова мгновенно посветлела. Так, прорыв, заходим, точка напряжения, деконструируем – и обратно. Может быть, даже выпить кофе с симпатичным Мишей. А что, денег хватит, наверное, купить чашку. Хотя, по моим стандартам, беден как церковная мышь.
– С вас что-нибудь горячее, когда вернусь, – бросила я и пошла по направлению к прорыву прямо в майке и джинсах.
Аварийщики и не думали меня останавливать. С каждым шагом я все больше и больше проваливалась в лето и наконец перестала мерзнуть. Завернула за угол – и на мгновение остановилась. Прорыв, кажется, стал больше и даже как-то красивей. Я взяла себя в руки и наконец сумела вспомнить весь набор прописных истин, вызубренный, отлетавший от зубов даже во время идиотского ночного экзамена, но вот теперь каким-то чудом выветрившийся из памяти.
Необычные погодные условия на стыке реальностей, кратковременное опьянение от гипотетической возможности обладать целым миром, эйфория, забытье, желание исчезнуть. Каждый шаг возносил меня все выше, но каждая новая мысль все сильнее пригвождала к земле. Скоро тут будут летать бабочки и петь птицы, а затем… Я сглотнула. Затем из прорыва посыплется то, чем на самом деле напичкана реальность космической станции, о которой я, давясь словами, прочитала всего полчаса назад. И кто знает, чем дело кончится.
Настоящих, состоявшихся прорывов ведь не было, ни одного. По крайней мере, в нашем отделе. Зефир. Я нахмурилась. Интересно, Макс знает?
В сердце даже кольнуло, и я наконец увидела стык без прикрас. Свет был, но был он странный, темно-серый, колеблющийся, неверный. Впрочем, манил и звал по-прежнему. Я сглотнула.
Просто надо помнить, что я отсюда, из этого мира, что жила в Лондоне до семнадцати, потом окончила истфак в Москве, написала книжку, ставшую бестселлером. Что не имею никакого отношения к космосу.
А еще, делая шаг через барьер между мирами, нужно сконцентрироваться на необходимых для работы с реальностью предметах. Если повезет, внутри окажешься вместе с ними.
Я потопталась на месте, сделала вдох – и нырнула.
Главы 3 – 4
– «Глок» и немножко удачи, «глок» и немножко удачи, – твержу я, как заведенная, глядя на подсвеченные красным стены.
Правая рука действительно сжимает какой-то пистолет. Насчет остального, а тем более – абстрактных концептов, сказать трудно.
Где-то на фоне играет классическая музыка, Muse, и металлический женский голос повторяет: «Пожалуйста, покиньте станцию, пройдя к ближайшей от вас спасательной капсуле. Путь подсвечен указательными огнями».
Я смотрю на пол, и в сознании больно смещается какой-то пласт, встает на место, раздирая меня на куски. Классическая музыка. Muse. Muse. Классическая музыка.