Эпоха лишних смыслов

– Олив, ты прости, пожалуйста, я никак не ожидала тебя тут увидеть, прости меня, я…

– Катька, – растерянно проговорила я и обняла старую знакомую изо всех сил. – Что это такое? Ну-ка отвечай.

– Да ничего, ты сама знаешь, что ничего. Брюнетик мне тот приглянулся, я не знала, что они с тобой. Не посмотрела. Думала, девчонка и девчонка, а тут сама Розен.

Катька хмыкнула, а я только покачала головой. Прошлое нагнало и треснуло изо всех сил.

– То есть, никаких финансовых проблем, просто хотела познакомиться? – уточнила я.

Родители Катьки были первыми людьми одного небольшого производственного городка и ворочали такими деньгами, что, наверное, не снилось некоторым знакомым моего отца. Тратиться им, впрочем, было не на что, поэтому состояние в Москве просаживала дочка.

– Ага, просто познакомиться. – Она закивала головой.

– Вот и чудно. Ладно, тогда я пойду, Кать, у меня ужин.

Я бросила взгляд в сторону нашего столика; импульс, видно, был вызван тем, что столик слишком пристально вглядывался в меня.

– Подожди-подожди, – заговорила она. – Так ты что, правда книгу написала? Я растяжки видела.

– Правда.

– Дашь почитать?

– Конечно.

– А встречаешься все с Дольче?

– Дольче? – сделала удивленное выражение лица я.

– Ну, с Лешкой, – надула губы Катя.

Я кивнула.

– Тогда пожертвуй мне того красивого брюнета.

– Вот мы договорим, и делай, что хочешь, – твердо сказала я.

Катька отчего-то расплылась в улыбке:

– Узнаю, узнаю Оливию Розен.

Мне захотелось смеяться и плакать одновременно, поэтому я кивнула и пошла к столику.

– Тяжелая молодость по героиновым притонам? – светским тоном спросил Туров, и Гамов неприлично захохотал.

– Да провались ты, Герман! – воскликнула я, а потом заговорила, обращаясь исключительно к Эйдану:

– Пять лет просидели с ней вместе в группе по итальянскому, она тоже из МГУ.

– МГУ? – пораженно переспросил Гамов, откладывая в сторону вилку и снова пряча пальцы в рукава свитера.

– МГУ, – кивнула я. – Не всем же Литинститут заканчивать.

– Оливин, замечательная шутка! – ядовито протянул Туров. Выпустился он именно оттуда, а мне просто к слову пришлось. – Наш гость из прекрасного Лондона вообще не понимает, о чем мы разговариваем.

– Да нет, – тихо произнес Эйдан, отпивая из своего стакана. – Я приблизительно понял. Твоя однокашница, давно не общались, но отношения у вас были неплохие. Судя по сумке и платью, дочка состоятельных людей, но из провинции. К нам подошла с кем-то познакомиться.

Я выдохнула:

– Как приятно иметь дело с писателем.

Жутко не хотелось объяснять все это самой, потому что моя тирада выглядела бы оправданием. Катин вид способствовал.

– Простая наблюдательность, – пожал плечами Эйдан.

Я улыбнулась и подняла бокал с водой, салютуя ему; тут же заметила, что прямо под рукой стоит «Беллини».

– Я заказал, – просто сказал Гамов.

– Откуда знаешь? – растерянно отозвалась я; вероятности молчали и терялись в догадках.

– Мысли читает. Так к кому она знакомиться подходила? – нагло влез Туров.

– Понятия не имею, – протянула я. – Но ты бы, Гера, за нее хватался руками и ногами, такому таланту, как ты, долго не протянуть в нашем злом и враждебном мире.

– Ты-то как протянула, Оливин?

Я кашлянула и выпила весь «Беллини» разом. Стало немного полегче и наконец отпустило совсем. Безумные прыжки по реальностям отступили на второй план.

– Не понимаю, – обратился Эйдан к Гамову, – как Герман называет Оливию?

И тут я взорвалась.

– Так. Еще раз для всех и популярно. Меня зовут Роза. Роза. Потому что я русская, не англичанка, моя мать русская, мой отец наполовину русский, и идиотское имя «Оливия» я ни от кого слышать не желаю. Турову можно только потому, что он сделал производное от моей нынешней фамилии. Зовите меня как угодно, Ро, За, Заро, Розан, хоть «эй ты», но не Оливией. Слышать этого имени не желаю.

– А английский паспорт? – робко поинтересовался Эйдан.

– Лежит! – рявкнула я, уже остывая и начиная анализировать, откуда это все всколыхнулось. – Но я никогда, слышишь, никогда не вернусь в чертов Лондон, так что нет никому никакого дела до того, как меня звали раньше.

– Эй, – сказал Гамов с убийственной наглостью, и я посмотрела на него. – А французским пограничникам сегодня ты тоже будешь устраивать истерики, если они скажут тебе: «Зa marche, Olivia?»[5]

Я на мгновение прикрыла глаза. Связи замелькали, выстраиваясь в стройную линию. Здесь как-то был замешан Лешка.

– Не скажешь, откуда у твоего ненаглядного мой номер? – Яд из голоса Гамова можно было сцеживать. – Звонил, пока ты с той красоткой общалась. Сказал, что где-то поблизости.

– Не смей. – Я даже не подняла глаз. – Просто – не смей.

Телефон, конечно, я же разбила его столько долгих часов назад.

– Я вынуждена извиниться за звонок, Максим, мой айфон пал жертвой. – Я стрельнула глазами в сторону Эйдана, и тот отозвался на взгляд, протянул до меня невидимую нить, отчего на мгновение стало теплее. – Жертвой обстоятельств. Откуда мой бойфренд Алексей, – опять Эйдану, – знает твой номер, я не в курсе. Могу лишь предположить, что скопировал его самовольно.