– Потом приходили другие… Все перевернули и переломали, подожгли машины и вестибюль и тоже ушли. Вестибюль я потушил, а машины сгорели. Генерал будет очень недоволен.
– Твоего Генерала, – сказал я, – ночью пристрелили, как собаку. Так что недовольным он быть никак не сможет. Вали-ка ты отсюда. Знаешь двухэтажные дома за вокзалом?
Он кивнул.
– Там есть печное отопление, поэтому есть люди. Старики в основном. Иди туда, они тебя не обидят. С ними проживешь.
Он послушно поднялся, проковылял по ступенькам и, прихрамывая, поплелся по улице – в противоположном указанному мною направлении.
Я вернулся в джип и поехал дальше. На центральной улице трупы валялись на каждом углу. Среди них хватало всех: Урок в кожанках, Ментов в камуфляже, Святош, по случаю войны обрядившихся в черные танкистские робы с военных складов. Стены домов пестрели пулевыми выбоинами, плитка мостовой кое-где была разворочена взрывами гранат. Тут шел нешуточный, но беспорядочный бой, в котором наверняка не оказалось победителей.
Вдруг я увидел… Лучше бы мне было этого не видеть, черт побери! У стены дома рядышком приткнулись два тела: старик в драных лохмотьях и старуха в выцветшем байковом халате. Халат задрался, обнажив ее жилистые сухие бедра. Рядом валялся пластиковый пакет, из которого выкатилась и застыла на брусчатке банка с консервированной фасолью. Под телами натекла широкая красная лужа. Какая нелегкая понесла этих несчастных под пулями добывать пропитание?! И как они вообще оказались тут, куда другие такие же давно не забредали и где никакой еды почти не осталось?! Эту пару будто кто-то специально подсунул мне: на, полюбуйся!… Много ли еще угодивших под выстрелы, предназначенные не им, осталось лежать на улицах? Я хотел думать, что немного, что эти старик со старухой – единственные, случайные жертвы. Но обманывать себя было бесполезно.
Я резко крутанул руль и выжал газ.
Выехал на городскую возвышенность, с которой как на ладони просматривался штаб Комода, оборудованный почему-то в новомодном супермаркете, построенном перед самой Чумой. Машину я поставил под прикрытием скопища «пиратских» гаражей, а сам, побродив в их лабиринте, нашел наконец удобную точку наблюдения. В темной щели между гаражными боксами заметить меня было невозможно. Я поднес к глазам захваченный из машины бинокль.
Комодовский «штаб» по всему периметру охраняла цепь бойцов. Следов сражения я не заметил. На стоянке парковались полтора десятка машин. Возможно, в супермаркете сейчас происходил «сходняк», перетиравший между уцелевшими случившуюся шнягу. Они ее непременно перетрут, у них просто нет другого выхода. Интересно, что они предпримут далее? Найти ответ на этот вопрос, сидя в темной щели, представлялось маловероятным. Главное, я почти убедился, что Комод жив – иначе в его логове не наблюдалось бы такого оживления и организованности.
Я вернулся к джипу и поехал на Соборную площадь. Она сплошь была завалена трупами. Храм выгорел дотла. Стены его стали черными от копоти, а позолота куполов едва угадывалась под толстым слоем сажи. Я увидел то, что ожидал, останавливаться здесь было незачем. Но в груде тел мне вдруг почудилось какое-то шевеление.
Я вгляделся. Движение повторилось. Кто-то был еще жив и отреагировал на звук моего двигателя. Я вылез из машины и, держа автомат наготове, стал осторожно приближаться. Кто его знает, что там за раненый? Может и пальнуть в полубессознательном состоянии.
Я подошел вплотную, отпихнул ногой труп, придавивший живого. Это был Святоша в танкистской робе. Он застонал. Вся грудь его комбинезона пропиталась кровью, я заметил на ней с полдесятка пулевых отверстий. С такими ранениями не живут и минуты. Но Святоша был жив. Значит, про действие героина не врали. И значит, срок этой противоестественной жизни уже недолог.
Раненый открыл глаза и глянул на меня слепыми глазами. Я присел на корточки. Помочь я ему не мог, но просто так повернуться и уйти у меня тоже не получалось.
Святоша разлепил спекшиеся губы и хрипло прошептал:
– Дьяволы… одолели. Одолели все-таки…
– Помалкивай, – сказал я. – Вредно тебе разговаривать.
– Мне… уже… не вредно.
Я достал фляжку и влил ему в рот немного коньяку. Он закашлялся, потом жадно глотнул. Глаза его чуть просветлели.
– Ты кто?
– Какая разница. Лежи.
– Нет, ты скажи, ты дьявол или ангел? Мне важно знать, потому что…
– Да человек я, человек. Дались тебе твои ангелы. Он с трудом вздохнул, кровь на ранах запузырилась.
– Ты хороший человек? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – Где ты здесь видел хороших? А я так вообще…
– Ну все равно. Я должен сказать… Потом не успею. Понимаешь, Пастор все врал… про ад на земле, про покаяние.
– Это я и без тебя знаю.
Святоша вдруг напрягся и потянулся к фляжке в моей руке. Я поднес горлышко к его губам, и он сделал еще один добрый глоток.