Эпицентр

Ошеломленный Кратов торопливо огляделся. Что-то блеснуло во взъерошенном мху подле его ног. Браслет-то, что от него сохранилось: горстка пластиковых и керамических деталюшек. Да еще брелок-дракончик из черного дерева, странная память о поземельях сумасшедшей планеты Финрволинауэркаф.

Кратов присел, чтобы рассмотреть поближе, что же стряслось с его браслетом… и почувствовал, как по спине и подмышками мягко разошлись швы его непроницаемого для всех видов внешних воздействий «конхобара комфорт». Все еще ничего не соображая, он сунулся в сумку, и его пальцы коснулись чего-то несуразного, ощетинившегося бестолково торчащими усиками мертвых мнемосхем. Это были останки лингвара «Портатиф де люкс», некогда умного и надежного прибора, теперь же обратившегося в пародию на первые эксперименты юного техника.

Прошло еще несколько минут, наполненных суетливыми метаниями и перетряхиванием содержимого сумки, прежде чем Кратов, придерживая подбородком расползающийся в лоскутья скафандр, внезапно осознал, что из всей его экипировки совсем исчезли металлические элементы. «Чертово тесто, — подумал он, роняя из рук бесполезную сумку. — Какая-то металлоядная тварь с диким метаболизмом. Без шума и суеты сожрала весь мой наличный металл и удрала. Гадина…»

А спустя мгновение он понял, что остался без связи. Совершенно один на холодной, враждебной планете, битком набитой разумными плотоядцами, готовыми убить его, загипнотизировать, запороть каменными ножами. Один — безоружный, голый и физически опустошенный.

И наконец наступила ночь.

10

Кратову казалось, что он возвращается — уверенно-скоро и правильной дорогой. В конце-то концов, он не так уж и далеко убрел от Чуда-Юда!.. Но хотя лес, как и ожидалось, закончился лысой равниной, однако памятного озера, где его могла приманить сияющим взглядом страшная змеедева, не оказалось. Тогда Кратов решил идти вокруг леса, надеясь рано или поздно набрести на знакомую местность. Между тем, темнело гораздо скорее, чем хотелось бы, а холод лез вовсю через растрескавшиеся подошвы ботинок, некогда сработанные из металлопласта, вползал между разошедшихся швов «конхобара». Кратов сцепил зубы и ускорил шаг, не переставая воображать, что вокруг него теплая июльская ночь и ему жарко, жарко, жарко… Он с удовольствием побежал бы, но знал, что тотчас же лишится обуви — а хождение босиком по снегу не слишком-то его соблазняло.

«Чудо-Юдо! — звал он мысленно. — Откликнись, Рыба…» Но биотехн молчал: слишком велико было до него расстояние.

Над вершинами деревьев лениво всплыла луна — маленькая, тусклая, пыльно-красного цвета. Не было ни ветра, ни снегопада. На темно-лиловом небе понемногу разбрелись тучи и россыпью проступили чужие созвездия. Ландшафт преобразился, обрел колдовской вид. На этой зачарованной равнине хорошо всевозможным ночным чудищам подстерегать добычу. Например, одинокого, задыхающегося от усталости и отчаяния ксенолога. Напасть на него, повалить, впиться клыками в горло и мигом высосать всю кровь…

Кратов потряс головой, чтобы избавиться от наваждения. Но детские страхи, ненадолго отлетев, тут же вернулись с удесятеренными силами. Ведьмы, черти, упыри из полузабытых сказок обступали маленького перепуганного человечка, неровным шагом пересекавшего припорошенную снегом и подсвеченную слепой луной равнину. Они крались по его следу, хоронились за бугорки, таились между деревьев недалекого леса. Они алчно щелкали зубами и облизывались раздвоенными змеиными языками, с которых капала ядовитая слюна.

Кратов остановился.

«Надо обернуться, — подумал он, ожесточенно загоняя назад, в подсознание, эти дурацкие страхи. — Осмотреться, доказать себе, что я один, в целом мире один. И никому я здесь не нужен. Все давно спят — и мышата, и ежата… По ночам разумному существу полагается спать. А здесь дураков нет. Ну, то есть, буквально ни единого дурака! Спит великий вождь Большая Дубина, пуская пузыри жабьим ртом. Спит на заваленном вековой тухлятиной дне озера красноглазый змей, и ему снится добыча, которая ушла от него — как представляется, до поры до времени. Спят в своем лесу резвые чертики, забившись в укромные дупла или в норы между корней. Спят незнакомые покуда ящеры, на ночь вынув тяжелые серьги из ушей. Даже подлая гадина, питающаяся металлом, и та обожралась и спит. Так что надо, надо обернуться…»

Три смутные тени в сотне шагов от него. Серые, едва приметные на снегу. Аморфные, расплывчатые. Уловив движение Кратова, они припали к земле, затаились в расчете на то, что он их не видит.

— Эй! — крикнул Кратов сдавленным голосом.

Тени еще плотнее вжались в землю. Но теперь совершенно отчетливо стало заметно, что они и лежа продолжают красться за ним — ползком, тайно, скрытно.

Страх захлестнул Кратова, судорогами опутал руки и ноги. Он был не один в этой глухой ночи, не один… Вскрикнув, Кратов бросился бежать — не разбирая дороги, спотыкаясь о невидимые кочки, теряя обломки подошв.

Три серые тени приподнялись над снегом и неслышно заскользили следом.