Эпицентр

Но чертик уже затих, быстро коченея, на глазах теряя последние капли жизни своего жилистого тельца. Тонкие, словно стальная проволочка, пальчики разжались и выпустили на заляпанный кровью мох то самое жало, что едва не отплатило Кратову за его смерть.

Заточенный до стеклянного блеска каменный нож.

9

Итак, четыре предположительно разумных расы в течение суток, до сих пор не кончившихся. Расы между собой несовместимые. Одна вынуждена охотиться на другую, игнорируя все прочие, в то время как ее самое выслеживает третья.

Замкнутый биоценоз с экологическими нишами, что сплошь забиты разумными расами.

Это противоречило всему, что знал прежде Кратов о законах эволюции разума. Обычно из множества биологических видов в силу тех или иных обстоятельств стихийно выделялся один-единственный, которому разум был необходим, чтобы уцелеть в борьбе за существование. Так произошло на Земле. Так происходило по всей Галактике. Всюду и всегда. И уж этот вид начинал своей деятельностью подавлять прочих конкурентов на его место на вершине экологической пирамиды. Зачастую и уничтожать самым беспощадным образом, чтобы выжить самому. И так тоже было на Земле.

Но чтобы параллельно сосуществовали несколько равно разумных видов!

Быть может, это лишь произвольно сделанное сечение здешней экологической пирамиды… Но что же то да на ее вершине?

Кратов брел по лесу, волоча за собой сумку. Ему было тошно. Хотелось лечь и не вставать больше. К тому же он выпил почти всю воду и сжевал половину запаса концентратов. И хотя у скафандра все было в порядке с термоэлементами, предательский нервный озноб уже угнездился где-то между лопаток.

«Это мне одному не по зубам, — думал Кратов. — Надо ждать ксенологов. Сесть в теплой и светлой кают-компании, выпить горячего — самого горячего на этой планете! — кофе, и пораскинуть мозгами, что же мы можем сделать для этого ненормального мира. Нужно много горячего кофе и много ясных мозгов. Голова хорошо, а много — лучше. Много голов… с серьгами из граненых самоцветов в ушах…»

Похоже, от переутомления у него начинался бред.

… Лес был чужим, враждебным. Он не хотел принять пришельца за своего. Он даже не хлестал его ветками по лицу — брезговал, должно быть Только ветер стонал в голых кронах на громадной высоте…

— Не могу больше, — сказал Кратов этому чужому лесу и присел, навалившись спиной на черный, в вековых наплывах смолы ствол.

Глаза его закрылись.

… В голове кружились и вспыхивали картинки виденного, словно в волшебном фонаре. Гудели отходящие в покое мышцы, липкая слабость зарождалась где-то глубоко внутри, оттуда распространяясь по всему телу. «Не спать. — шевелилась приблудная мысль. — Вызвать Чу-до-Юдо… Чудушко, ау-у… Не отвечает: чересчур далеко, чтобы уловить мои квелые мысли. Тогда кликнем его по браслету… Поднес добрый молодец к побитой роже браслет, свистнул-гаркнул… и встал перед ним богатырский конь как вкопанный…» Но сил уже не оставалось, и рука, налитая проклятой слабостью, до лица не дошла.

Кратов все же разлепил веки.

Отовсюду, из-за деревьев, между кочек, к нему струился плотный белый туман, всплескивая фонтанчиками и бурунясь уже возле самых ног.

Туман — значит сырость… Кратов поднатужился и подобрал ноги. Но язычок белого киселя упруго толкнул его в колено и пополз по бедру, теплый и тяжелый «Вот же гадость…». Кратов смахнул его с ноги, по язычок не обиделся и вернулся. Настырный такой язычок, если чего захотел, так непременно добьется… и он снова пополз по ткани скафандра, а другие такие же язычки обтекали ствол со всех сторон, мягко, но настойчиво ложась на спину, на плечи, втягивая в себя руки, словно болотная трясина, словно желе… Скользкое щупальце смазало Кратова по щеке и перевалилось ему на грудь, нырнуло в сумку похозяйничать, захлестнуло ее белой пленкой, под которой немедленно затеялось активное шевеление и бурление. И неожиданный покой поглотил усталое тело Кратова, потому что никто и ничем ему особенно не угрожал… а что до резвящегося вовсю белого месива, то пусть его резвится… ползает по скафандру, обнюхивает, ищет что-то… вреда от него никакого, пошарится себе и уйдет своей дорогой… все едино выше плеча оно не поднимается, слизким коконом собравшись вокруг, волнуясь и пуская пузыри… а вот ему уже и наскучило это развлечение, и тесто сползло, расступилось и, умиротворенно чавкая, побулькало прочь, белыми ручейками заструилось по земле, пропало, ушло между корней, и нет ничего, как ничего и не было…

И тогда Кратов очнулся.

Он чувствовал себя превосходно, и в мыслях не было раскисать, разнюниваться — а уж тем более вот так бездумно валяться под деревом, разметав конечности.

«Я же хотел вызвать Чудо-Юдо», — вспомнил он, пружинисто вскакивая на ноги и поднося к лицу браслет… точнее, то место, где ему положено было находиться.

Сам браслет на запястье начисто отсутствовал.