Эпицентр

Время от времени к нам заглядывали медсёстры и справлялись о самочувствии, а перед ужином заявилась пара реабилитологов — не студентов-первокурсников и даже не интернов, это были дядьки в возрасте. Нас они размяли на совесть и не только размяли, но ещё и подстегнули регенерационные процессы сверхъестественным воздействием. У меня разом звенеть в ухе перестало, двойную порцию смолотил без остатка.

А уже ближе к девяти навестила Лизавета Наумовна.

— Петя, ты чего разлёгся? — возмутилась она. — У тебя сеанс терапии по расписанию!

— Сегодня? — опешил я.

— Ну не завтра же! И так вчера пропустил!

Пришлось садиться на кровати и совать ноги в больничные тапочки. Встал, переждал лёгкое головокружение и неспешно двинулся вслед за Лизаветой, про себя отметив, что белый халат идёт ей несравненно больше военной формы. Впрочем, всякие глупости занимали меня недолго — пока перешёл из одного больничного крыла в другое, весь упрел.

В тридцать седьмом кабинете поджидал сюрприз. Елизавета Наумовна сразу отправила в процедурную и велела лезть в ванну с грязью, всё столь же мерзкой на вид и ничуть не менее противно-липкой, чем прежде.

— У тебя шок, — пояснила врач.

— А не контузия разве?

— И контузия — тоже. Но основное — это спазм энергетических каналов. Такое бывает, когда операторов выбивает из резонанса или резко обнуляется набранный потенциал. А уж при столкновении с негативами случается сплошь и рядом.

— Я и сам негатив, — напомнил я.

— Негативы страдают от шока точно так же, как и остальные. Это палка о двух концах.

При воспоминании об ударе остатков разрушенной энергетической конструкции невольно поёжился. Немудрено было шок заработать, так тряхнуло!

Лизавета принялась закатывать рукава халата, её предплечья оказались покрыты чёрными отметинами синяков и багряными ссадинами и кровоподтёками.

— Вы сами-то в порядке?

— Это была крепкая лошадь, — ответила врач явно какой-то незнакомой мне цитатой и потребовала: — Лезь в ванну!

Покидать процедурную Лизавета определённо не собиралась, и под её насмешливым взглядом я отвернулся, стянул рубаху и снял штаны. Меня зазнобило, поспешил ступить в тёплую липкую грязь и сесть, погрузившись в неё по пояс. После ухватился руками за края ванны и осторожно лёг, оставив торчать из непонятной жижи одну только голову.

О-ох, хорошо…

Отступил озноб, разом расслабились мышцы, даже стало легче дышать, а потом Лизавета велела откинуться и поддержала меня, подведя под затылок ладони.

— Расслабься!

Я попытался и обнаружил, что потерял вес. Выталкивающая сила компенсировала силу тяжести, и тело зависло в целебной жиже, не касаясь стенок ванны.

— Ты очень спокоен для семнадцатилетнего юноши, который впервые убил человека, — заметила вдруг Лизавета. — Это меня тревожит.

Некстати вспомнилось, как скрючило после удара паренька-диверсанта, как округлились его глаза и распахнулся рот, выплеснулась едва не закипевшая под напором сверхсилы кровь. Я едва не упустил чувство невесомости, и лишь поддержка собеседницы помогла удержать лицо над поверхностью грязи, не уйти в неё с головой.

— Просто не привык выставлять напоказ свои чувства, — заявил я, понемногу успокаиваясь. — Только и всего.

— В том-то и дело, Петя. В том-то всё и дело. Шок проявляется по-разному, кого-то такой груз может и сломать.

Сломать? Убийство диверсанта, который едва не отправил на тот свет меня самого?

Начал разбирать нервный смех, ладно хоть ещё вовремя с ним совладал.

— А как же вы? — перешёл в наступление сам. — Не слишком ли вы спокойны для того, кто впервые убил человека?

— Мне не семнадцать.

— У меня день рождения третьего числа!

— Семнадцать, восемнадцать — ты же понимаешь, что разницы тут никакой? И потом — с чего ты взял, что прежде мне не приходилось брать на душу грех смертоубийства? — невесело улыбнулась Лизавета Наумовна и многозначительно добавила: — Честно говоря, насчёт тебя у меня такой уверенности вовсе нет.

Дрогнул я слишком явственно, чтобы это осталось незамеченным. Просто не ожидал подвоха, очень уж расслабляюще действовали тепло и невесомость. Убаюкивающе даже.

Придерживавшая меня дамочка негромко рассмеялась, а после попросила:

— Нет-нет, ничего не говори. Флёр таинственности мне ещё нравится, а вот плохие мальчики уже нет. Это, видишь ли, возрастное. Я уже говорила.

Я через силу улыбнулся и последовал разумному совету, промолчал.

— И ты напрасно требовал поднять руки, — заявила врач. — Это было глупо.

— Нужно было просто пальнуть в затылок? — спросил я после долгой паузы.

— Да, — подтвердила Хорь. — Именно так.

Я припомнил упругий толчок воздуха и в щепки разлетевшийся пень, судорожно сглотнул. И сам ведь расплескаться мог, никакая сопротивляемость бы не спасла. Да, всё верно. Надо было стрелять.