Епистинья Степанова

Настроение людей в белорусских деревнях было сложным: здесь, как и всюду, грубо, безжалостно и бездарно провели коллективизацию. Веками сложившаяся жизнь белорусских крестьян была разрушена, много ни в чем не повинных крестьян арестовали и выслали на погибель за Урал, много осталось несправедливо обиженных; когда пришли немцы, всплыли озлобившиеся. В таких условиях действовать следовало обдуманно и осторожно.

Много неясного еще в гибели Ивана Степанова, какую-то роль сыграл в ней староста деревни. До войны он работал бригадиром в колхозе, в войну служил старостой, после войны опять стал бригадиром. Сын его был связным в партизанском отряде. Фамилия старосты известна, до недавнего времени он был жив, но так как прояснить эту историю сегодня просто невозможно, то будем называть его старостой. Похоже, что он работал на партизан, но прислуживал и немцам.

Началось с того, что полицаи однажды арестовали двух товарищей Ивана, с которыми он вместе выходил из окружения; они тоже жили в деревне Великий Лес. Арестованных отправили в Смидовичи, где стоял немецкий гарнизон. Оттуда им удалось написать письмо Ивану, где они просили передать их вещи родственникам и намекали на то, как можно их освободить.

Все письма прочитывал сначала староста. У них с Иваном состоялся разговор, и Иван просил его помочь освободить своих товарищей. Староста отказался. Разговор стал резким, и Иван пригрозил: «Запомни, гад, придут наши, мы тебе все припомним».

Мария позже вспоминала, что после разговора со старостой Иван сказал ей: «Погорячился я. Не надо было мне это говорить. Теперь могут убить…»

После этого Иван скрывался у Кати Савицкой, где и написал последнюю весточку матери, чувствуя, что дела плохи. По тону письма, по обращению к матери видно, как много он пережил, передумал.

Домой он писал в конце февраля, а в апреле его схватили.

Несколько немцев-карателей и местных полицейских застали его дома, у Норейко, за сараем полицаи нашли старую пулеметную ленту, неизвестно как туда попавшую. Марии сказали: «Собирай продукты на три дня». Ивану повесили на шею пулеметную ленту, а на грудь табличку: «Партизан» — и провели по деревне.

Допрашивали Ивана с Марией в доме старосты. Сначала завели Ивана, и похоже, что Иван прямо сказал и полицаям, и старосте, и немцам все, что он о них думает.

Затем вызвали Марию. Она умоляла простить Ивана, говорила, что он не партизан, что пулеметную ленту нашли где-то ребятишки. Ее пытались бить, Иван крикнул: «Не трожьте ее, у нее же скоро будет ребенок. Она ничего не знает».

Марию вывели на крыльцо. Вскоре из дома вышел полицай и сказал ей: «Беги и не оглядывайся». Она пошла. Вдруг услышала выстрел. Побежала обратно, но ее перехватили жители и не пустили туда.

Ивана расстреляли и повесили на сосне с пулеметной лентой на шее и табличкой «Партизан». Два дня к нему никого не подпускали.

Партизаны уже разворачивали свою знаменитую войну в Белоруссии, и теперь немцы и полицаи не церемонились, рассчитывая запугать всех.

Через два дня Мария похоронила Ивана. Обложила могилку еловыми ветками, на лицо положила его командирскую фуражку… После войны Ивана перезахоронили в братскую могилу.

В июне в местных лесах начал действовать партизанский отряд. Партизаны, по словам Марии, очень жалели, что Иван вел себя неосторожно, как кстати был бы в отряде офицер, недавний командир пулеметного взвода.

После войны Мария Норейко, а позже и подросшая дочь Ивана Катя Степанова много раз пытались привлечь старосту к ответственности за гибель Ивана. Но как доказать, что было в действительности? Нет свидетелей. Все переплелось, перепуталось, многие следы стерло время. Кто тут рассудит?..

Замолчали все

Поздней осенью 1944 года к Епистинье прибежала плачущая Дуня: «Коля погиб!»

Пришло извещение, где сообщалось, что Николай пропал без вести, но по судьбе Васи и Вани Дуня и Епистинья знали теперь, что значит «пропал без вести».

Все. Теперь молчали все сыновья. Не поступало больше весточек ни от кого и ни о ком.

Как ни старалась Епистинья сдерживаться, погрузиться в дела и хлопоты по хозяйству, отвлечься, но уйти от самой себя невозможно. На что ни посмотришь, все напоминало о сыновьях: фотографии в рамках на стене, одежда в шкафу, сам шкаф, иконы, внуки, сноха, вся хата, деревья в саду, огород, камыш, река, люди, хутор, земля и небо. Все напоминало о сыновьях, все напоминало невозможное, невероятное, невообразимое — погиб Илюша, погиб Мизинчик, расстреляли Васю, расстреляли, а потом еще повесили Ваню, погиб Коля А что с Павлушей? Что с Филей? Почему так долго молчат? И их уже нет?

Да что же это такое! Что же это за мир, где все это происходит! За что ей наказание такое и от кого? Чем провинилась она? Чем провинились дети ее? Сыны мои, вы не погибли! Вы придете! Я жду вас! Не верю бумажкам. Ведь этого не может быть, чтоб вас больше не было! Родные мои!..