Эпилог (СИ)

     Я замедлила шаги. И ведь не хотела подслушивать, а само собой получилось. Дверь не заперта, Константин Дмитриевич говорит громко. В моем присутствии он никогда не повышал голос. В неширокую щель попали паркетный пол, край ковра и угол шкафа из красного дерева. Тут, к моему изумлению, дверь начала медленно закрываться, пока не захлопнулась. Хозяин догадался, что его подслушивают! По этому поводу дед Мэла не сказал мне ни слова - ни за завтраком, ни позже вечером. А у меня горели уши от стыда. 

     Кормили нас знатно. На убой. Точнее, к столу подавали общие для всех блюда, но каждый вечер экономка спрашивала о предпочтениях в меню на завтра. Лично мне по фигу, чем накормят. Я съедала всё, что положат, хотя правила этикета предписывали не доедать ложку-другую. Ну как, скажите, оставлять вкуснотень на тарелке? Во-первых, я не привыкла в силу врожденной жадности и экономии. А во-вторых, труд поваров нужно уважать. И я уважала, прося экономку передать спасибо кулинарам. И горничной, убиравшей комнату, говорила спасибо. И дворецкому, открывавшему парадные двери, тоже говорила спасибо. И водителю, и охранникам, и садовнику... Наверное, они крутили пальцем у виска, когда я отворачивалась. За что благодарить, коли это их работа? Но по-другому я не умела. 

     Зинаида Никодимовна стеснялась. Предпочтений в еде не высказывала, внимание на себя не перетягивала. Поначалу ей стоило больших трудов попросить вечером чашку зеленого чая. Прошлось мне проявить активность. 

     - Какой? С мятой, жасмином, медом, черникой? Иные предпочтения? - осведомилась горничная, явившаяся в библиотеку после дерганья шнурка с кисточкой. 

     Мы с Зинаидой Никодимовной растерянно переглянулись. 

     - Мне любой, на ваше усмотрение, - сказала я уверенно. - И печенье. А вам? 

     - Мне... с яблоком и корицей... Если можно, - добавила компаньонка. 

     Чай вышел роскошным, печенье - вкусным, а горничная удалилась с достоинством, получив от нас благодарное "спасибо". 

     

     Не сказать, что кроме Мэла и меня, ставшей временной жиличкой, в гости к самому старшему Мелёшину никто не наведывался.