Эпидемия. All Inclusive

Но, вопреки всем моим страхам, ничего при посадке не происходит. Плавно коснувшись колесами полосы, наш маленький Боинг еще долго рулил по подсвеченному желтыми с белизной огнями аэропорту. На выходе из самолета почти все не сдерживают возгласов – после кондиционированного салона в прогретый воздух южной ночи выходишь, будто в баню. В пустынном здании аэропорта заполняем карточки, которые нам выдали стюардессы на выходе из самолета – для многих это архисложная задача, потому что пояснения под полями на заполнение написаны только на арабском и на французском.

– Что за говняная авиакомпания! – возмущается рядом со мной женщина, на коленке заполняющая твердый прямоугольник бумажки - все столы стойки уже заняты. – В прошлый раз нам еще в самолете эти карточки выдали, и заполнить помогли! – женщина глядит на меня, я киваю – действительно, авиакомпания не айс.

Помогаю помочь заполнить карточки подружкам. Особо не парюсь, все равно эти карты нигде не читают.

– Руссо бандито! – шутит араб за стойкой, штампующий мой паспорт, не подозревая даже степени своей правоты. А может профи, по лицам угадывать умеет.

– Сема, сышь, так мы в Африке? – мужик на соседней стойке говорит, не смущаясь тем, что Сема не рядом, а за ограничительной линией стоит.

– В Африке, епта!

– Сема, так какого [черта] тогда это не негр? О–о! Скалится, чует, что за него говорят!

– Ты [жестко упал], откуда тут негры?

– Сам ты [жестко упал], тут же [вот] Африка, [бить-колотить]!

– Здесь арабы [на конец], какие негры?

– Сема, я [ничего] не понял! Какие в [нору] арабы, мы в Африке [сильно бить] ее, или не в Африке?

Я, как и несколько человек вокруг, слегка улыбаюсь, слушая эту искреннюю в своих эмоциях беседу. Забираю паспорт и иду багаж получать. Помогаю снять с ленты чемоданы подружкам и, сориентировав их в сторону выхода, отправляюсь в туалет. Прыгая на одной ноге, снимая джинсы, решаю, что в следующий раз переоденусь еще перед вылетом. Если самолет разобьется, какая мне разница, в чем буду? Зато по прилету удобней на порядок.

Выхожу из сортира преобразившимся – белые найковкие шорты ниже колен, белые кроссы и черная обтягивающая майка. Настоящий южный мачо! – вижу в стекле свое отражение. Волосы у меня черные и сам я смугловат. Не брился уже пару дней, так что еще прокоптиться на солнышке и местный уличный бомонд меня за своего будет издалека принимать. Если не в шортах, конечно, буду - арабы ведь в шортах не ходят.

Выйдя из аэропорта, с удовольствием вдыхаю незнакомый воздух, который пахнет Африкой.

- Айм лавин ит! – пора по-английски говорить. – Мазафака!

Английский я не знаю, правда, но усиленно учу каждый раз, когда в заграницы прилетаю.

Широко улыбаюсь сам себе и выдвигаюсь вдоль стеклянной стены терминала в сторону огромной пустой стоянки. Там виднеются лишь несколько автобусов, с раскрытыми для приема чемоданов боковинами. Я притормаживаю – что–то слух коробит, не могу понять. Прислушиваюсь, вот оно – сирены завывают вдалеке, почти на пределе слышимости.

«И что такого, что сирены завывают?» – спрашиваю сам себя.

Задумался. Прислушался.

Наконец понял – сразу с нескольких сторон сирены. [Вот ведь неудача], а не очередная ли у них тут революция?

На улицу из аэропорта выходит то ли летчик, то ли охранник в синей форме и закуривает. Кожей смугл, местный вроде. Присматриваюсь, эмоций на лице волнительных не написано, спокойный как танк. Ну ладно, если что за нами Москва и батяня комбат. А если что и случится так спасатели на стреме - судя по новостям первого канала, их кашей не корми, дай слетать куда–нибудь. Вот и пусть, если что, мое нетрезвое тело отсюда вытаскивают.

– Комбат–батяня, батяня комбат! – [черт], вспомнил на свою голову, иду теперь и напеваю - не отвяжется мелодия.

Шагаю с чемоданом по центру дороги, не парясь. Сзади светит ярким светом, оборачиваюсь – микроавтобус подъезжает. Отхожу, пропуская, а он прямо передо мной тормозит. Выругавшись, чуть было не ткнувшись в задние двери, я обхожу его по дороге. Слышится суетливый картавый гвалт, походу французы приехали. Мельком осмотрел вывалившуюся из микроавтобуса толпу - вроде да, французы. Чернявые, кучерявые, носы орлиные, на армян похожи. На гасконцев, вернее.

– Мсье! Мсье! – кричит мне один из них, подбегая, и начинает шпарить на своем. Кроме гортанного фирменного говора, вообще ничего расслышать не могу.

– Братан, [ничего] не понимаю! – смотрю ему в глаза, – Спик инглиш!

Гасконец начинает барабанить на инглише. Красавец - два языка знает, может больше даже, не то, что я. Хотя сейчас я кое–как различаю знакомые слова – флайэвэй, дэнжерос, гоу аут.

– Сорри, браза, ай донт андестенд. Спик рашн?

– Рашн?! Рашн?! – гасконец выпячивает губы и делает пассы руками над головой, надувая щеки. К нему подбегают двое и теребят за плечи, а потом и вовсе тянут за собой.

«Мир, смерть» - слышится мне в его криках.

– Peace? Death? – усиленно стараюсь, будто на уроках в восьмом классе, который я так до конца и не закончил, воспроизвести акцент.