Эпидемия

В зале послышались смешки — частью злобные, частью одобрительные. Кое-кто даже хлопнул в ладоши. От внимания Треплева не ускользнуло, что над челом оратора давно уже вьется полупрозрачная карамора, на которую тот, впрочем, не обращает внимания. Видимо, убежден, что речь его не содержит ни малейшей крамолы.

— Почему? — видя поддержку зала, возопил вдохновленный златоуст. — Почему в нашей школьной программе на изучение творчества Державина отведено больше часов, чем на изучение творчества Пушкина? Да по той же самой причине! У Александра Сергеевича «Покоя сердце просит», а у Гаврилы нашего Романовича «Гром победы раздавайся»!.. Но что сильнее всего удручает, — малость передохнув, грянул он с новой силой, — так это позиция некоторых отдельно взятых представителей православной церкви, к месту и не к месту ссылающихся на известный стих из Евангелия от Луки: «Восшумит и возмутится». Но ведь в том же Евангелии сказано внятно и четко: «И сделалась тишина»!..

Тут на самом патетическом месте у оратора перемкнуло связки — умолк, взялся за горло. «Вот ведь… — иронически отметил про себя Антон. — Голос громкий, а глотка слабая…»

— Кто… еще желает… высказаться?.. — просипел смотритель, отступая в сторонку.

К нему побежали со стаканом воды, а на кафедру немедленно взгромоздилась весьма упитанная дама и со слезой умиления принялась благодарить за проникновенную содержательную речь. Благодарила долго. С дрожью в голосе говорила о том, что Антон Антонович совершенно не щадит своего драгоценного здоровья. Наконец со словами «низкое вам спасибо» слезла с помостика.

Громовица, воспользовавшись моментом, взяла свой стул и перебралась в уголок к Антону.

— Привет, — шепнула она и робко пожала ему запястье.

Тем временем за кафедрой обозначился сухощавый старичок с гвардейской выправкой (тот самый, которого Треплев наблюдал из окна мэрии) и начал с того, что закатил чудовищную паузу. В зале кто-то не выдержал — хихикнул. На хихикнувшего шикнули.

— То есть что?.. — проникновенно молвил наконец старичок и снова надолго умолк. Тоже несомненно оратор, но совершенно иного толку: не громыхал — брал задушевностью. — То есть против нас выступают единым фронтом. А мы?.. — обласкал сходку взглядом, укоризненно покачал аккуратно подстриженными сединами. — На прошлой неделе трешки опять подрались с колами…

— Трешки — это кто? — тихонько спросил Антон.

— Ну, те, которые ухаживают за третьей могилой, — прошелестела в ответ Громовица.

— А колы?

— Колы — за первой…

На шепчущих укоризненно обернулись. Пришлось замолчать.

— Вера не нуждается в доказательствах, — увещевал старичок. — Ни спектральный анализ, ни рукопашная, поверьте, ничего не решают. Вспомним Туринскую плащаницу. По сей день в католических монастырях хранится около сорока плащаниц, и каждая — святыня для прихожан. Допустим, доказали вы научно, что одна плащаница настоящая. Но это же означает, что остальные тридцать девять — поддельные! Вот так… Хотели укрепить веру, а на самом деле подорвали. То же самое и с могилами Треплева. Спорите, которая из них подлинная? А я вам отвечу. Все! Все восемь могил…

— Девять! — выкрикнули из зала.

— Ну вот, пожалуйста, — с безнадежной улыбкой молвил старичок. — Именно об этом я и говорил…

Махнул рукой и покинул трибуну. К удивлению Антона, место его занял коренастый угрюмый Тиш.

— А чо? — обиженно сказал он. — Трешки первые начали. И мы помирились уже… И дрались мы вовсе не поэтому…

Из зала поинтересовались, почему тогда.

Полупрозрачная карамора подлетела вплотную к оратору, что ее, собственно, и сгубило. Молниеносный захват справа — и насекомое (возможно, беспилотник) очутилось в кулаке. Матерчатая физиономия на животе подростка при этом дернулась, словно бы подмигнула. В зале ахнули.

— Мы как раз объединиться хотели, — хмуро объяснил Тиш, отправляя добычу в карман и подозрительно оглядывая углы: нет ли где еще лишних крылышек. — Просто не договорились, кто лидером будет. А теперь все! Теперь лидер, считай, уже есть…

Сидящие проследили направление его взгляда и обернулись к Треплеву. Тот обмер. В устремленных на него глазах он увидел все оттенки любопытства: недоверчивое, радостное, опасливое, а то и глумливое. Пробежал шепоток. Смотритель отнял руку от натруженного горла и тайком показал Антону большой палец.

— Тут говорят, а что мы можем! — упрямо склонив лоб, продолжал юный экстремист. — Даже если объединимся…

Подпольщики, отвлекшись от Треплева, снова стали поворачиваться к трибунке.

— А действительно, что? — спросили из первого ряда.

— Трешки говорят, будто к югу от их резервации, — победно объявил Тиш, — должен быть схрон. Подземный склад оружия…

— Легенда! — перебили его. — Пятки говорят то же самое…

— Ничего не легенда!

— Вы что, с ума сошли?! — взвился под низкими сводами истерический женский голос. — Какое еще оружие?

— Такое! Ракетные мини-комплексы, наводящиеся на шум!

— Да они уже списаны все и уничтожены! Сразу после теракта…

Странно, однако смотритель слушал опасные эти речи с явным удовольствием и благостно кивал.